что любовь может спасти мир, поэтому до поступления в школу я не видел ничего, кроме любви и трогательной заботы родителей и их единомышленников. Мы жили в коммуне – замкнутый мирок, имевший мало связи с окружающим миром.

Алекс слушала его, затаив дыхание.

– Мне и в голову не приходило, что я отличаюсь от других людей, до тех пор пока я не пошел в школу. Вот где мне сразу дали понять, что я не такой, как все. В то время, когда мы с тобой встретились, я был зол на весь белый свет. Я был зол на всех, потому что не хотел быть «чокнутым из коммуны», парией, белой вороной, а хотел быть нормальным, обыкновенным человеком, живущим среди нормальных, обычных людей. В общем, хотел быть таким, как все. Я просто не мог оставаться тем, кем был раньше.

Алекс покачала головой.

– Не понимаю, что ужасного в том, что ты такой, какой есть?

Колин резко вздохнул и сглотнул комок в горле.

– До шести лет воспитываясь в коммуне, где царит всеобщая любовь и согласие, я думал, что и весь мир таков. Но в первый же день в школе я убедился в обратном. Когда родители привели меня в класс, все дети затихли. Было так тихо, что я слышал удары своего сердца. Все глазели на нашу странную одежду, длинные волосы, на ожерелье, которое носил мой отец. А потом начались перешептывания и смешки.

С того самого дня моя жизнь в школе превратилась в ад. Меня дразнили, давали мне всякие обидные прозвища, смеялись над моей одеждой, манерами, речью. Они обсуждали между собой телепередачи, которых я никогда не видел, обменивались компьютерными играми, в которые я никогда не играл, потому что не имел обо всем этом ни малейшего представления.

Он помолчал, удивляясь, что даже по прошествии стольких лет по-прежнему не может говорить без боли и дрожи в голосе о своих детских обидах.

– В начальной школе у нас была пожилая учительница, и только спустя несколько лет я узнал, что ее сын погиб во Вьетнаме, и она ненавидела тех, кто отказывался служить в армии. Ее ненависть распространялась и на меня, и она использовала самые изощренные методы, чтобы дать мне это понять.

– Какие? – Алекс похолодела, боясь, что услышит сейчас нечто ужасное.

Колин взглянул на нее. У нее на глазах вновь заблестели слезы, только на этот раз это были слезы обиды за него.

– Она делала вид, что не замечает подножек, которые одноклассники подставляли мне, когда я шел к доске, и молчаливо одобряла их жестокие шутки и насмешки. А когда я ошибался, в ее глазах светилось откровенное злорадство. Всем своим видом она словно говорила: чего еще от него ожидать? Он ведь не такой, как все нормальные дети.

– О боже! – ужаснулась Алекс. Ее голос наполнился состраданием. Все собственные обиды на него были забыты.

– Постепенно разрыв между мною и остальным миром становился все больше, пропасть все шире. Я страстно желал быть таким, как все, ничем не выделяться. В конце концов я решил, что должен стать другим человеком, каким мне хотелось быть. Барни помог мне. Достал новое свидетельство о рождении с другим именем и датой рождения. Так я стал Колином Маршаллом.

Алекс попыталась осмыслить то, что он рассказал. Ей доводилось слышать самые разные истории от детей, убежавших из дому, но еще никогда она не сталкивалась с тем, что рассказал ей Колин. У нее сжималось сердце при мысли, что он сотворил с собой и какой вред нанес себе, своим чувствам. Когда они встретились семнадцать лет назад еще почти детьми, она была слишком поглощена своей бедой, чтобы интересоваться его проблемами. Но все равно помнила, что была поражена той печалью, которая появлялась у него в глазах, когда он думал, что его никто не видит. Сейчас она понимала, что заставило того мальчика изменить свое прошлое, перекроить свое «я» так, как портной перекраивает одну вещь на другую.

То, чего недосказал Колин, Алекс дополнила сама, и ей стало ясно, почему он испытывал потребность окружить себя непроницаемой стеной, через которую ей с таким трудом удалось проникнуть.

– И я хочу, чтоб ты знала вот еще что, – продолжил Колин, прерывая ее мысли. – То, что я сделал тогда, я сделал не ради денег. Да, я предал тебя, позвонив твоему отцу, но денег у него я не взял.

– Но я видела...

– Если бы ты знала, как мне хотелось взять их, ведь они были мне так нужны, но я увидел твой взгляд и... В общем, я сунул деньги обратно твоему отцу, но ты уже отвернулась и не заметила этого.

Алекс верила ему.

– Я тебя любила, – прошептала она, – а ты причинил мне такую боль.

Сердце Колина болезненно сжалось. Он сделал глубокий вдох, прежде чем продолжить:

– Когда мы встретились, я видел в тебе наивную принцессу с печальными глазами, и мне хотелось защитить, оградить тебя от зла в этом мире. Я и сам не заметил, как моя привязанность к тебе переросла в нечто большее. Возможно, потому, что ты не смеялась надо мной, как другие...

Он улыбнулся, и это была новая улыбка, какой Алекс еще никогда у него не видела. Эта улыбка была такой мягкой и бесконечно нежной, что у нее перехватило дыхание.

– А может, потому, что мы жили вместе в маленькой квартирке Барни. Знаешь, стоит мне закрыть глаза – и я вижу все, как будто это было вчера: вот ты выходишь из душа, свежая, юная и прекрасная, с длинными волосами, ниспадающими по спине. А вот ты сидишь на стойке бара, постукивая пятками, улыбаешься и смотришь на меня с немым восхищением. По твоим глазам я видел, что стал для тебя героем, самым храбрым парнем на свете, и черт меня побери, если тогда я не почувствовал себя таким! Никогда в жизни никто не смотрел на меня так, как ты.

Она смотрела на него, и в ее зеленых глазах светилась такая нежность, что ему хотелось прижать ее к себе крепко-крепко и не отпускать от себя ни на миг.

– Каждую ночь я лежал без сна, весь в поту и не мог дождаться утра, так сильно хотел тебя. Каждую ночь ты вскрикивала во сне. Я вставал, подходил к твоей кровати, опускался на колени и гладил твои волосы, пока ты не переставала плакать. А потом сидел рядом и смотрел, как ты спишь, отчаянно желая того, чего не должен был желать.

Алекс представила себе, как он сидит возле ее кровати, оберегая ее покой и ничего не требуя взамен. Глаза вновь защипало от слез.

– Я позвонил твоему отцу, потому что очень беспокоился о тебе.

– Так ты действительно любил меня? – прошептала она. – Почему же ни разу не поцеловал до того последнего дня? Я так желала тебя! Ты был мне так нужен. Я бы отдала тебе все – свое тело, сердце, душу! – Одна слезинка выкатилась из-под ресниц и скатилась по ее щеке.

Кончиками пальцев он осторожно стер мокрую дорожку. Голос его был таким же нежным, как и прикосновение:

– Ты думаешь, я не знал, что ты бы с радостью отдалась мне? Но как я мог, Алекс?! Я не имел права. Мы были слишком молоды, и я не мог предложить тебе ничего, кроме будущего, которое собирался построить на обмане. И еще... – он тяжело сглотнул, – я считал, что потерял право любить и быть любимым после того, как жестоко бросил людей, любивших меня.

Алекс чувствовала, что ее сердце разрывается на части. Как же ему не хватало любви, которой он сознательно лишил себя! Слезы потекли по ее щекам. Взяв его лицо в свои ладони, она наклонилась и с бесконечной любовью коснулась его губ своими.

– Что бы ты ни сделал в прошлом или в настоящем, каким бы ни был, ничто не может лишить тебя права быть любимым. Любовь не зарабатывают. Она дается совершенно свободно.

Кровь молоточками застучала у него в висках, сердце отчаянно забилось, и этот стук, казалось, отдавался во всем теле, наполняя его силой и энергией любви. Во второй раз Алекс дарила ему это чудо, чудо своей любви!

– Это ведь так замечательно – знать, что кто-то в этом мире любит тебя! И я люблю тебя! И ты можешь любить меня, если только позволишь себе это.

Не поднимая на нее глаз, Колин попытался произнести слова, которые так трудно было сказать вслух. Сердце гулко стучало в груди, на лбу выступили капли пота.

– Я... – прошептал он, потом голос его окреп. – Алекс, я люблю тебя. Всегда любил и всегда буду