– За нами послали.
– Да.
– Поэтому мы здесь. (Он оглядывается, лицо выражает сомнение; поясняющим тоном.) Мы путешествуем.
– Точно.
– Это было что-то срочное, а? Высочайшая воля – дескать, таков приказ, никаких расспросов – свет в конюшне – седло, ноги в руки – и копыта тоже – и проводники чуть не свернули себе шею – жуткая скачка – но мы исполняли наш долг. Ужасно, если мы опоздали.
Небольшая пауза.
– Опоздали – куда?
– Откуда я знаю? Мы же еще не там.
– Тогда что мы делаем тут, спрашиваю я себя.
– В самом деле.
– Я думаю, надо двигаться.
– Несомненно.
– Правильно, лучше двигаться.
– Точно! (Пауза.) Куда?
– Вперед.
– А. (Нерешительно.) В какую сторону? (Он оборачивается.) С какой стороны мы пришли?
– Стоп, давай все по порядку... Пробуждение. Какой-то тип барабанит в ставни. Какой-то рассвет, нас окликают по имени. Письмо, приказ... Новый рекорд в орлянку. Никто не встречает... Мы покинуты... Чтоб самим выбрать путь... И есть какое-то направление... Надо подумать.
– Слушай... Слушай...
– Ну?
– Я слышу – кажется, я слышал – это музыка.
Гильденстерн встает.
– Где?
– Словно оркестр. (Озирается и смущенно улыбается.) Звучало словно оркестр. Барабаны.
– Ну и что?
– Наверно, почудилось.
– «Красное, синее и зеленое – реально. Желтое – мистика». Общее место. Плюнь и забудь.
– Может – гром. Как барабаны...
К концу нижеследующего монолога действительно становятся слышны звуки оркестра.
– Человек, прерывающий свое путешествие из одного места в другое в третьем месте, лишённом названия, отличительных признаков, населения и вообще значения, видит единорога, который пересекает его тропинку и исчезает в лесу. Это поразительно уже само по себе; но известны случаи еще более таинственных встреч – и – уж во всяком случае, есть масса способов объяснить это просто как фантазию. Но – «Господи, – восклицает вдруг человек, оказавшийся рядом, – я, кажется, сплю, потому что я видел единорога». Что сообщает происходящему уже довольно тревожный оттенок. Третий же свидетель уже не просто усиливает тревогу – он как бы расширяет реальность происходящего, растягивает ее, делает ее тоньше; а четвертый свидетель – еще тоньше, и чем больше свидетелей, тем скорей это становится столь же тонким, как реальность, или тем, что называется общественным мнением... «Смотрите! Смотрите! – восклицает толпа. – Лошадь со стрелой во лбу! Какой-то охотник принял ее за оленя».
– Я убежден, что это оркестр.
