– О да, да, конечно; мы актеры, именно, да. Но, знаете, когда спрос так невелик...
– Но ты проиграл, нет? Как насчет какого-нибудь грека, а? Вы ведь знакомы с античными трагедиями? С этими великими классиками убийств? Все эти типы, эдипы, оресты, инцесты, братья и сестры, лезущие друг на друга, а также само...
– Срамо...
– Самоубийства... девы, возжаждавшие богов...
– И наоборот.
– В общем, в этом роде – подходит?
– Да, хотя... знаете, мы скорей принадлежим к школе, для которой главное кровь, любовь и риторика...
– Ладно, выбирайте сами... если тут есть из чего.
– Это трудноразделимо, сэр. Ну, мы можем вам выдать кровь и любовь без риторики или кровь и риторику без любви; но я не могу дать вам любовь и риторику без крови. Кровь обязательна, сэр, – все это, в общем, кровь, знаете ли.
– И это то, что как раз нужно публике?
– Это то, на что мы способны, сэр.
Небольшая пауза. Он отворачивается.
– Ну, ступай, мы дадим тебе знать.
Актер отходит в глубь сцены, Альфред – за ним.
– Тридцать восьмой!
– Номер сцены?
– Сэр?
– Одна из ваших – э-э-э – позиций? Фигур?
– Нет, сэр.
– Ах нет...
– Выходы там и там. (Указывает на обе кулисы.)
В течение последних четырех реплик сам он не двигается с места. Гильденстерн ждет.
– Ну... разве ты не пойдешь переодеться?
– Я никогда не переодеваюсь, сэр.
– То есть всегда в форме?
– Так точно.
Пауза.
– Гм, и когда же твой выход – на сцену?
– Я уже здесь.
– Но если уже, почему не начинается?
– Я уже начал.
– По-моему, еще ничего не началось. Ну, ладно, мы пошли. Приступайте.
