поколением, в основном, разумеется, молодежь, фантастика, помимо всего остального, несет в себе важную цивилизационную функцию: в условиях начинающейся глобализации, в условиях прямого и непосредственного контакта разнообразных культур она преодолевает атавистическую ксенофобию, показывая, что «иное» заслуживает такого же уважения, как и «свое». «Ключом била жизнь. Чумазые детишки в лохмотьях играли с бесформенными антропоидами Капеллы, юными армадиллами с Карнеги-12, с марсианскими лягушатами. Сотни крохотных многоножек с Портмара сновали под ногами, словно ящерицы… Желтые птицы, похожие на страусов и покрытые мягкой золотистой чешуей, небрежно шествовали среди толпы, задрав головы и вращая громадными глазами»[22] .
Одновременно в конце ХХ века резко ослабевает нормирующая роль мировых религий. Заметим, что восточная трансценденция с ее непрерывными циклами инкарнаций, то есть переселения душ в различные зооморфные сущности: животных, птиц, насекомых, к облику носителя разума всегда относилась индифферентно, рассматривая собственно человека лишь как одну из промежуточных трансформаций. Проблема антропоморфности разума здесь вообще не стоит. Растворение человека в природе для восточных цивилизаций (культур) — процесс естественный. А что касается западной трансценденции, первоначально имевшей внешний «божественный» эталон, то это ее регламентирующее начало постепенно становится все более и более неопределенным.
Исторически это выглядит следующим образом. Яхве, воплощающий собою иудаизм, еще сохраняет многие человеческие черты: он — гневен, нетерпелив, своенравен, подозрителен, мстителен. Он может покарать свой народ даже за мелкие прегрешения. Он требует от верующих в него самых немыслимых жертв. Фактически, это не бог, это — всемогущий, гипертрофированный человек, со всеми отрицательными характеристиками, присущими человеку. С другой стороны, Христос, воплощающий собой христианство, напротив, практически все негативные качества уже утрачивает. Конечно, в земной своей жизни он еще выступает в человеческом облике, однако уже без той вечной «тени», которую человек обязательно отбрасывает в повседневности. Мирских слабостей у него почти нет. Христос — это не человек, это — идеал человека. Еще выше степень абстрагирования в следующем мистическом статусе. Аллах, воплощающий собою ислам, не обладает вообще никакими человеческими особенностями. Аллаху не свойственны ни рассуждения, ни эмоции, и мы можем сказать о нем только одно: он — всемогущ. Правда, Аллах еще сохраняет контакт с людьми, который осуществляется главным образом через молитву, зато данный параметр исчезает у гегелевской абсолютной идеи. Это уже полностью обезличенное, нейтральное, не в чем не персонифицированное начало: повлиять на него нельзя, его можно лишь в какой-то мере познать и затем действовать в соответствие с его фундаментальными характеристиками. И, наконец, последний по времени шаг — законы природы. Абсолютная идея растворяется в начальной объективности мира. Она теряет всякую телеологическую направленность и теперь идет в пустоту, не размеченную никакими метафизическими аксиомами. Неизвестность, с которой имеет дело наука, не может быть персонифицирована по определению. В научных координатах она так и останется неизвестностью.
Развоплощение человека есть следствие развоплощения бога, редукции того метафизического оператора, который ранее поддерживал четкий антропоморфный формат.
Сейчас этот механизм уже не работает.
Впрочем, нынешнюю ситуацию можно интерпретировать и в других эволюционных координатах, рассматривая возникающую полиморфность современного человека как неизбежное и потому вполне прогнозируемое проявление принципа «нефункционального разнообразия»: в предкризисные эпохи система накапливает формально «не нужные», «бесполезные» изменения, тем самым расширяя ресурс для последующей интеграции[23] .
То есть,
Так или иначе, но главный вопрос, который затмевает собой все остальные, это — что есть человек? Сможет ли он как-то реинтегрировать свою начальную сущность, пусть даже в такой странной форме, о которой мы сейчас просто не подозреваем, или он необратимо разделится на множество «носителей разума», на множество эволюционных отдельностей, противостоящих друг другу и ведущих между собой ожесточенную конкуренцию за выживание в когнитивной эпохе.?
В этой связи новую ценность приобретают мысли о ноосфере, высказанные еще В. И. Вернадским. Человек — это лишь часть мира (Вселенной), и его эволюция должна быть сопряжена с эволюцией всего живого и неживого. Сапиентизация биоты, приближающая к человеку животный и растительный мир, конструирование «гуманизированных биоценозов», могущих составить биотехнологическую периферию цивилизации, — процесс тоже, видимо, неизбежный. «Сфера разума», которая в результате возникнет, вероятно, гармонизирует различные интеллектуальные сущности.
Во всяком случае, можно на это надеяться.
И в заключение — еще несколько слов.
За последние полтора столетия в европейской культуре были сформулированы три предельные максимы.
Фридрих Ницше провозгласил «смерть бога», которого более нет в мире, Мишель Фуко, по аналогии с этим, — «смерть человека», вся сумма знаний о котором — лишь «антропологический сон», а Френсис Фукуяма — «конец», фактически, «смерть истории».
В известном смысле они оказались правы.
Все это действительно имеет место.
Просто сейчас начинается совсем другая — «нечеловеческая» история.
Литература
1. Сведения о гномах, троллях, големах, кобольдах и других мифических существах взяты из сб. «Энциклопедия сверхъестественных существ» (Составитель Кирилл Королев). М.: Локид — Миф, 1997.
2. Обзор «разумных навыков» у животных см.:
3. Анализ структурных инноваций антропогенеза сделан по материалам петербургского историка и социолога Сергея Переслегина.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10. Анализ расслоения интеллекта сделан по материалам петербургского историка и социолога Сергея Переслегина.
11.
12.
