Телевидение непрерывно демонстрирует нам роскошные виллы на побережье, средневековые замки или целые острова, принадлежащие новой элите, океанские яхты, личные самолеты, ювелирные украшения, стоимостью в несколько годовых доходов среднего человека. Незаметно, вопреки всем принципам социального равенства, утвердилось в нашей жизни такое явление, как ВИП-обслуживание: особые залы в аэропортах, куда допускаются только избранные, особые авиарейсы, особые номера в гостиницах. То, что раньше являлось привилегией правительственных чиновников, которую еще можно было каким-то образом оправдать, ныне стало обычным ассортиментом нового класса, «другим», недоступным среднему гражданину образом жизни. Это уже никого не удивляет. Сверхдорогое, «элитное» потребление выставляется напоказ и тем самым легитимизируется как социальная данность. Из того же разряда и намерение концерна «Газпром» возвести себе высотный офис в Санкт-Петербурге. При этом деформация архитектурного облика города, построенного на горизонталях, никого не волнует. Важно утвердить свое собственное, «неземное» величие. Так фараоны в Древнем Египте возводили чудовищные пирамиды, чтобы наглядным образом обозначить свою божественную, надмирную сущность. Правда, тогда о правах человека еще никто не задумывался.

Складывается довольно стройная схема «постиндустриального рабства», имеющая универсальный (интернациональный) характер[14] . На верхнем этаже иерархии располагаются «небожители», подлинные «элои», люди, которым «дозволено все». Образование/воспитание носит здесь штучный характер: няни, гувернеры, частные учебные заведения, частные учителя. Используются самые передовые образовательные стратегии. На второй ступени находятся зримая элита общества, «придворная знать», поддерживающая весь мировой кастовый механизм: политики, топ- менеджеры, банкиры, деятели науки, искусства. Образование здесь уже относительно. Речь, скорее, идет о чрезвычайно высоком, «элитном» профессиональном уровне. Впрочем, уже в силу своего положения эта каста обладает знаниями, недоступными более низким социальным слоям. Следующий этаж — специалисты узкого профиля: инженеры, клерки среднего уровня, мелкие менеджеры, программисты. Особенность этого уровня заключается в том, что его представители остаются, по сути, необразованными людьми. Знаниями за пределами своей специальности они, как правило, не обладают. Это уже не собственно образование, а лишь обучение определенным навыкам. И, наконец, цокольный этаж иерархии образуют носители самой низкой квалификации: участники индустриального производства и сферы обслуживания. О каком-либо образовании здесь уже говорит не приходится. Представители этой касты должны уметь лишь немного читать, немного считать и выполнять простейшие операции: нажимать кнопки, складывать кирпичи, оформлять некоторые документы. Все их культурныеобразовательные запросы удовлетворяет рыночный механизм, поставляющий примитивные эстрадные «зрелища».

Собственно, это классическая структура общества, существовавшая и в эпоху рабовладения, и в эпоху феодализма. И если, вопреки иллюзиям равенства и свободы, еще недавно сиявшим в концепциях социализма и либерализма, она снова, с удручающим постоянством воспроизводится в начале когнитивной эпохи, значит истоки ее — в природе самого человека, в природе мира, в глубинной сущности мироздания, рождающей раз за разом одни и те же социальные отражения.

Главный вопрос, который ныне стоит на повестке дня — удастся ли современным «элоям» и дальше владычествовать над «морлоками»? Сумеет ли «раса господ» накинуть на мир крепкую генетическую узду, стянув ее навсегда, или впереди нас ждут гигантские социальные катаклизмы, превосходящие по масштабам все что знал беспокойный ХХ век? Возникнет ли идеальный «новый порядок» или миллиарды «морлоков», воспламененные какой-нибудь очередной доктриной всеобщего равенства, пойдут на штурм поспешно возводимых сейчас твердынь Эдема?

Где та сила, которая была бы способна их удержать?

В конце ХХ века в массовой культуре западных стран возникла мода на ниндзя. Так называли воинов-шпионов средневековой Японии, которые, согласно легендам, обладали уникальным комплексом навыков. Ниндзя могли передвигаться стремительно и бесшумно, так что обычный человек не успевал за ними следить, владели приемами боя, позволявшими им побеждать многочисленных, хорошо вооруженных врагов, могли проникнуть в любой дом, в любую крепость, в любое охраняемое помещение. Укрыться от них было нельзя. «Ужас, летящий на крыльях ночи», поражал каждого, кто становился у него на пути. Конечно, сказания о легендарных, непобедимых воинах существовали у многих народов. Однако именно ниндзя, получающие свои способности не от волшебников или богов, а от земных, вполне доступных учителей, стали героями западного кинематографа.

Искусство не случайно характеризуют как «опережающую реальность». Средствами художественного прозрения ему иногда удается заметить то, чего еще не видит никто: онтологическую новизну, заслоненную повседневностью. Так Пикассо, обратившись к кубизму, начал деконструкцию мира задолго до философии постмодерна, «текучие образы» Сальвадора Дали опередили изменчивость и неопределенность современных социальных пейзажей, а Энди Уорхолл, конструируя свои спекулятивные инсталляции, вероятно, даже не подозревал о существовании термина «симулякр».

Фокусирование общественного сознания на воинах-ниндзя, главной чертой которых является комплекс «сверхчеловеческих» навыков, вероятно, свидетельствует о том что время подобных существ наступило.

Тому есть объективные подтверждения. Вспомним высказанный ранее тезис об определенной самостоятельности техносферы. Большинство инноваций, возникающих в логике технического развития, должны быть гуманизированы, то есть приспособлены к человеку, иначе их будет трудно использовать. С другой стороны, у подобной гуманизации есть известные ограничения: технику нельзя сделать абсолютно «биологичной», ее нельзя упрощать без предела, не остановив сам прогресс, и потому необходим встречный процесс — технологизация человека, приспособление его к техническим новшествам, которые по мере цивилизационного продвижения становятся все менее и менее «естественными».

Судя по всему, этот второй ресурс, то есть способность адаптации человека к развивающейся техносфере, уже исчерпан. Современная техника достигла такой степени сложности и быстродействия, которая превосходит физиологические возможности стандартного представителя вида homo sapiens. Выше мы уже приводили впечатляющие примеры техногенных сбоев и катастроф, вызванных ошибками человека, и потому сейчас сошлемся лишь на мнение специалиста, считающего, что 80 % инцидентов такого рода объясняются человеческим фактором[15] . Причем, никакое наращивание мер безопасности к улучшению ситуации не приводит. Во всяком случае затраты на них не сопоставимы с получаемыми результатами. Первые стремятся к бесконечности, вторые — к нулю. Динамика катастроф все равно нарастает. Безудержно увеличиваются их масштабность и частота.

То есть, техносфера постепенно выходит из-под контроля. Дальнейшее рассогласование «человеческих» и «машинных» реакций грозит катастрофами уже планетарных масштабов. А это, в свою очередь, ставит вопрос о технологизации современного носителя разума, о синхронизации его биологических качеств с динамикой инноваций.

Естественным, эволюционным путем этого не происходит. Значит, потребуется искусственное, целенаправленное преобразование человека. Модернизация его теми биологическими технологиями, которые уже появляются.

Собственно, ничего нового мы тут не высказываем. Вся техносфера уже с момента своего зарождения представляла собой гипертрофию (и улучшение) многих человеческих качеств. Меч и копье являлись технологическим «продолжением» рук, нож и топор выполняли те функции, для которых недоставало силы ногтей, повозка, а затем механический транспорт ускоряли передвижение, письменность расширяла коллективную память до объемов целых тысячелетий. ХХ век если и как-то отличался от конфигураций предшествующих достижений, то только тем, что теперь надстраивались более сложные биологические процессы: появились аппараты искусственного дыхания, искусственного кровообращения,