— Как мама? — спросил он, подавляя в себе непрошеную слабость.

— Ничего, — ответила Маринка.

— Не болеет?

— Нет.

— У ней живот болеет, — пробасил Игорек.

— Игорь! — строго прикрикнула Маринка.

Уфимцев рассмеялся, потрепал сына по волосам.

— Ничего. Поболеет да заживет.

К воротам, урча, подошла машина. Уфимцев озабочено встал, посмотрел с тоской на детей, сказал, дрогнув голосом:

— Ну вот... мне надо ехать... Приходите завтра, под вечерок, я вас буду ждать... А теперь идите.

Он стоял, глядел им вслед, потирая набитую на голове шишку. Мыслями он был еще с Игорьком и Маринкой. Чудилось, будто и он идет вместе с ними, разговаривает, расспрашивает о школе, об учителях, о маме, и они наперебой отвечают ему, тянут за руки к дому...

Сразу после обеденного перерыва стали сходиться члены бюро.

Первым пришел Торопов.

— Ты извини меня, Николай Петрович, — начал он, здороваясь. — Но зачем это внеочередное бюро? Разве нельзя на очередном рассмотреть персональное дело коммуниста? К чему такая спешка? Да я вообще с Уфимцевым следовало повременить, пусть бы закончил полевые работы.

Акимов торопливо писал. В кабинете было тепло, он сидел в одной рубашке, пиджак висел на спинке стула. Чисто выбритая, загоревшая до черноты голова Акимова отражала солнце, как самовар.

— По настоянию товарища Пастухова, — ответил он, не отрываясь от письма. Торопов уловил в его голосе иронию. — Приехал вчера из «Больших Полян»... Говорит, выявились дополнительные факты... в хозяйственной деятельности... А тут еще Степочкин.

— А что — Степочкин?

— С делом Уфимцева. Пристал, как банный лист к...

— Ты секретарь парткома, — сказал, Торопов. — Вот и держи бразды правления в своих руках.

— Сказать по совести, надоело с Пастуховым спорить. — Акимов закурил, с ожесточением потер ладонью по голому черепу. — Если бы только один этот вопрос... Не проходит и дня у меня без стычек с ним. Вообразил себя чуть ли не единоличным хозяином района... Да, что тебе рассказывать, ты сам это хорошо знаешь.

— Я говорил тебе, пора освобождаться от Пастухова.

— Не так все это просто, Михаил Иванович. Снять его мы сами не имеем права, вот в чем дела! К тому же и он ртом ворон не ловит, имеет поддержку в области... Кстати, и у нас кое-кто поддерживает Пастухова.

— Степочкин?

— Не один Степочкин... Если смотреть на его действия со стороны, не вникая в суть, может показаться, Пастухов — образец руководителя: никто не относится так требовательно к колхозам и совхозам, как он; никто так не обвиняет всех в попустительстве, в либерализме, как он; значит, он пуще всех болеет за дела в районе.

— Наподобие Борзова? Помнишь, у Овечкина в его «Районных буднях»?

— В чем-то похож. Вот сегодня на бюро будем обсуждать одно письмо — убедишься... А теперь взял себе в обязанность присылать мне «Правду», — хохотнул Акимов, — как будто я не выписываю газет и не читаю выступления руководителей. И не просто присылает, а в выступлениях многие фразы подчеркивает красным карандашом. Причем фразы так подобраны, что вот, мол, читай и убеждайся: Пастухов прав...

Торопов помолчал, побарабанил пальцами по ручке кресла.

— А не кажется тебе, что какая-то неопределенность в положении парткома все же существует: партком производственного управления. Все-таки когда существовали райкомы, такой неопределенности не было... И притом эти два обкома, два облисполкома... Прошлый раз вызываю к себе директора промкомбината, а он только улыбается: у нас, говорит, своя власть, свой партком, свой райисполком. Обслуживает наш район и живет у нас, а нам не подчиняется.

Акимов хотел ответить ему, но в кабинет вошел прокурор района, и он, хмыкнув, промолчал.

Вслед за прокурором в кабинет вошли Пастухов с Прониным, директором Малаховского совхоза, потом Игишев. Герой Социалистического Труда, председатель колхоза «Красное знамя». Все шумно здоровались друг с другом, переговаривались, рассаживались.

Последним появился Степочкин.

— Вызванные явились? — спросил его Акимов.

— Стенникова, Васьков, Векшин здесь, в приемной. Уфимцева еще нет.

— А Векшин и Васьков зачем?

— Для подтверждения... Вроде бы свидетели, — произнес Степочкин и весело улыбнулся.

— Не надо, здесь не суд. Ты же проверял, вот и доложишь.

Степочкин покраснел, но ничего не сказал, посидел недолго и вышел в приемную.

— А где же Уфимцев? — удивился Акимов, берясь за телефонную трубку. — Девушка, вызовите колхоз «Большие Поляны».

Члены бюро притушили голоса, чтобы не мешать секретарю парткома. В кабинете плавал серым облаком дым, поднимался к потолку.

— Колхоз? Кто говорит? Коновалова? Где председатель? Уехал? Давно? Хорошо, спасибо... Выехал, говорит, в двенадцать часов. Скоро должен быть, — сообщил он присутствующим. — Подождем немного.

— А что с Уфимцевым стряслось? — спросил Игишев.

— Моральное разложение... Чужая жена приглянулась, — ответил вошедший Степочкин.

— Бытовое дело? А я думал что-то серьезное... Стоило ли из-за одного вопроса бюро собирать, Николай Петрович?

Игишев пользовался большим авторитетом в районе. Был он невысок, коренаст, круглолиц, черен, как жук.

Акимов ничего не ответил Игишеву, лишь выразительно посмотрел на Пастухова.

— Тут дело не совсем бытовое, Ахмет Нуриевич, — поспешил вмешаться в разговор Пастухов. Он сидел на диване, возле прокурора, и курил. — Вернее, не только бытовое... Мы сейчас принимаем меры, чтобы в ближайшие дни выполнить план хлебосдачи. Большинство руководителей колхозов и совхозов понимают серьезность обстановки. Я объехал Санарскую зону и должен сказать, многие колхозы, урезывая до минимума свои нужды, изыскивают возможности для дополнительной сдачи зерна. А вот Уфимцев, имея на токах и в амбарах свободное зерно, занял непартийную позицию, отказался помочь. Нужно поправить сегодня Уфимцева.

Торопов с Акимовым многозначительно переглянулись.

— По сводке, я помню, колхоз «Большие Поляны» выполнил не только план, но и обязательства по сверхплановой продаже, — заметил Пронин.

— Значит, не были правильно учтены возможности колхоза, — ответил Пастухов.

— Трудное это дело, Семен Поликарпович, взять хлеб у Уфимцева, если он выполнил свои обязательства, — сказал Игишев.

— Трудное, а надо, — отрезал Пастухов и покосился на него. — Интересы государства должны быть для нас превыше всего. На то мы и коммунисты.

Все замолкли. Слышно было, как билась оса о стекло да в приемной женщина кричала по телефону. От табачного дыма в кабинете стало душно, и некурящий Торопов не выдержал, встал, открыл окно. Оса улетела, пришли звуки улицы: машин, человеческих голосов.