прекращался ни днем, ни ночью. По ночам над током горели заревом огни и в их свете туманом плавала пыль.

Уфимцев спешил управиться до осенних дождей с полевыми работами. В эти дни все его личные невзгоды вроде отошли на задний план — только работа и работа. Не волновало даже то, что строительная бригада ставит ему дом. И лишь сознание того, что будет не очень-то любезным по отношению к Василию Степановичу, руководившему строительством дома, не поинтересоваться, как идут дела, заставило его сегодня утром проскочить к срубу.

Сруб был развален на четыре стороны, и между кучами бревен рыжел глиной невысокий каменный фундамент, на который плотники укладывали нижний венец.

Он остановил мотоцикл, пошел к плотникам.

— Хозяину сорок одно с кисточкой! — крикнул Семен Кобельков, отец бригадира полеводческой бригады, такой же весельчак, только старше да приземистее.

Микешин поднял голову и, увидев подходившего Уфимцева, сказал:

— Перекур.

Плотники, обрадованно улыбаясь, втыкали топоры в бревна, шумно сморкались, отряхивались, подходили по одному к председателю колхоза, здоровались за руку. Последним подошел Василий Степанович.

— Вот молодец, нашел время, приехал, — сказал он, не скрывая радости. — Как же без хозяйского глазу!

Плотники расселись, вытащили кисеты, закурили. Уфимцев сидел напротив них, на новом фундаменте, испытывал неловкость от внимания этих пожилых людей, годящихся ему в отцы. Он хорошо знал их всех. Кроме Микешина и Кобелькова, были тут два брата Уфимцевых — если разобраться, возможно, его дальние родственники, и седой благообразный старик, Серафим Колыванов, удивительный мастер по художественной резьбе, — многие дома в Больших Полянах украшены наличниками его работы, вызывая восхищение приезжих.

Начался непринужденный разговор, вначале о доме, каким он будет, когда его построят, и что еще надо, чтобы двор был как двор. Потом перешли на дела в колхозе, и Уфимцев уже стал поглядывать на часы, ища предлог уехать, как Семен Кобельков спросил:

— Ты вот что нам расскажи, Егор Арсентьевич... Болтают бабы, будто не осталось хлеба на трудодни, все сдали государству. Дескать, что на аванс получили, на том дело и закроется... А нам не верится. От такого урожая, да...

Кобельков вдруг замолчал, стал глядеть на Уфимцева. На председателя уставились и другие плотники.

— Не так дело обстоит, — ответил на заставший его врасплох вопрос Уфимцев. — Пшеница есть, но на годовые трудодни ее может немного не хватить.

— Сколько не хватит? — спросил Кобельков.

— Сейчас трудно сказать, но что-то около полкилограмма на трудодень, по предварительным данным.

Кобельков свистнул. Братья Уфимцевы вновь вытащили кисеты, стали молча скручивать по второй цигарке.

— А овес? — спросил Микешин.

— Что — овес? — не понял Уфимцев.

— Овса же у нас много... Можно овсом часть выдать, не обязательно все два килограмма пшеницей. Где это сказано?

Уфимцев с удивлением посмотрел на Василия Степановича.

— А и правда, — сказал Кобельков. — Кур раньше всегда овсом кормили. А смели-ка его, овес-то, лучшей посыпки не найдешь, что корове, что поросенку.

— Каша овсяная очень пользительна, — заметил дед Колыванов и погладил свою белопенную бороду. — Врачи рекомендуют...

В правление колхоза Уфимцев шел успокоенным. Он знал теперь, что выполнит свое обещание, выдаст колхозникам по два килограмма зерна.

В конторе его ждали Попов и оба бригадира — Павел Кобельков и Гурьян Юшков. Был тут и Дмитрий Тулупов, приехавший за гвоздями и скобами для строительства кормокухни.

Уфимцеву бросилось в глаза подавленное состояние Юшкова. Он сидел около двери, опустив голову, и, похоже, ничего не слышал и не видел.

— Что с тобой, Гурьян Терентьевич? — спросил тревожно Уфимцев. — Не заболел, случаем?

— Ему бабы забастовку объявили, — хохотнул Павел Кобельков. — Вот он и скис.

Уфимцев повернулся к Попову.

— Приехал с жалобой, — ответил тот. — Колхозницы на работу не вышли, по домам сидят. Кто, говорит, огороды чистит, кто в избах белит, к зиме готовятся... А у него кормовая свекла не убрана.

— Интересно, — процедил сквозь зубы Уфимцев. — Ну-ка, заходите ко мне.

Когда вошли в кабинет, Уфимцев подошел к нахохлившемуся Юшкову.

— В чем дело, Гурьян Терентьевич? Давай рассказывай.

Юшков развел руками, поднял на председателя мученические глаза:

— Нейдут... Говорят, хлеба больше не дадут, за что работать? А задаром работать, так черт грыжу нажил.

— Вот оно что! — сузил глаза Уфимцев. Он шагнул к столу, налил стакан воды, выпил залпом. — Векшин у вас был?

— Вчера был, — ответил Юшков.

— Все понятно... Так вот, поезжай в бригаду и скажи людям, что хлеб на трудодни выдадим полностью. Ты ехал мимо тока, видел овес? Если не хватит пшеницы, додадим овсом. Но трудодень отоварим полностью, как записано в плане. Ясно?

По оживившемуся лицу Гурьяна Юшкова можно было заключить, что ему это ясно.

— Как дела с отгрузкой картошки в Теплогорск? Не закончили еще?

— Последние рейсы...

Неожиданно за окнами прошумела машина, прошумела и замолкла, послышался хлопок закрываемых дверец. Уфимцев подошел к окну, выглянул наружу: у ворот стояла «Волга», на крыльцо конторы поднимался сам начальник производственного управления Пастухов.

Пастухов, войдя, остановился возле двери, оглядел присутствующих, затихших при его появлении.

— Здравствуйте, товарищи! Что за собрание у вас?

— Почему — собрание? — удивился вопросу Уфимцев. — Бригадиры, агроном... Оперативки полагаются в колхозах?

— Только не в рабочее время. Сейчас надо быть на производстве.

— А если у нас не нашлось другого времени? Если у нас круглые сутки рабочее время?

Был Пастухов в шляпе и старом, пропыленном и выгоревшем на солнце костюме. Лишь шляпа да серый воротничок рубашки, выпущенный поверх ворота пиджака, отличали его от присутствующих тут колхозников. И бритва, похоже, давно не ходила по его щекам — они заросли черной щетиной, — видимо, не первый день он ездил по полям колхозов.

— У тебя, Уфимцев, все не как у других руководителей. — Пастухов прошелся по кабинету, оглядел пустые стены без единого плаката, с одним-единственным портретом В. И. Ленина, для чего-то пощупал ситцевую штору на окне. Потом сел за председательский стол, снял шляпу, вынул пачку сигарет. — У других руководителей сейчас народ в поле, а у тебя — по своим огородам расползлись.

Уфимцев невольно взглянул на безучастно стоявшего Гурьяна Юшкова.

— Огороды... они тоже, — осторожно подал голос Тулупов. — Не уберешь, как без картошки зимовать?