из конторы, она прятала глаза, Хариков подошел и спросил:

– Куда едете?

Она заюлила, покраснела и стала врать, что едет в пансионат заряжаться энергией лугов и прохладных вод местной реки.

Вид ее предполагал другое, видно было, что она едет продавать свою приобретенную красоту за бонус по итогам года и ждет спонсора своего, прыщавого и худосочного. Она все шарила глазами по толпе, но он не шел.

Хариков отошел подальше от изолгавшейся искательницы приключений и позвонил ей, сказав писклявым голосом финансиста, что его вызвали на ковер к начальнику и он задержится, так что пусть она едет, там все забронировано, а он будет позже.

Она надулась, капризно и жеманно сказала, что ей неудобно ехать одной, но Хариков пропищал, что бонус уже подписан и приятно ее удивит.

Автобус из пансионата уже подъехал, народу было мало, и Хариков зашел последним, отрезав таким образом ей путь к отступлению. Она села на последнее сиденье, Хариков плюхнулся рядом.

Какое-то время они молчали, дама придумывала версию для Харикова, он ничего не придумывал, открыл сумку, достал шампанское и лоток с ягодами двух сортов: малиной и голубикой. Открывать шампанское он умел элегантно, женщины всегда зажмуривались, но он открывал с хлопком, хотя и с пробкой в руке.

Этому его научил дедушка – пролетарский поэт, автор поэмы «Колька, Николай, Николай Николаевич». Это было автобиографическое полотно, которое он писал всю жизнь, звали дедушку Сева, он прожил жизнь в ресторане Дома литераторов, пил там, ел там и даже иногда спал в бельевой, где его оставляли сердобольные официантки, поклонницы его усов и цепких рук, в которых они часто оказывались не без охоты.

Партия тогда заботилась о мастерах культуры, сто тысяч дармоедов кормила она, а за лояльность платила своим мастерам пера, наказывала редко, но метко.

Дед воспитывал Харикова с малых лет, в пять пива налил, в двенадцать винца красненького, а уж в четырнадцать и вовсе водочки наливать начал, немного, но всегда с закусочкой под холодное и горячее.

Так дедушка и научил его шампанское открывать с фасоном, говорил еще пионеру: «Такие финты очень бабам нравятся, этим проложишь дорогу к сердцу бабскому, они мягкие, любят лихих ребят. Мы-то саблей и конем их брали, а теперь можно и за столом доблесть показать, если не дурак и руки умелые».

Хариков дедушку любил, уроки его усвоил и привычки перенял. Сам потом научился глазом бутылки с пивом открывать и этим трюком многих удивлял, в армии даже должность получил на вещевом складе. Прапорщик, когда к нему гости приходили, всегда приглашал Харикова, тот мог ящик целый открыть за один прием, фокус знал.

Он налил даме стаканчик игристого и подал с пальчиком оттопыренным.

Она сначала отнекивалась, а потом взяла: видимо, горло пересохло от ожидания своего кавалера, все ее естество бурлило, вихрилось и вздыбливалось – как пройдет романтический уик-энд с начальником ее души и тела. Продала она душу, а вечером и тело будет служить утехой дьяволу носатому. Финдиректор тот еще ходок был, вся бухгалтерия была потоптана этим петухом, на деньги акционеров, между прочим.

А теперь и до нее его лапы дотянулись. Ну чего не сделаешь, если судьбу надо менять кардинально? Ждать уже сил не было – пока увидят… Да, деньги на грудь в долг дали, но отдавать надо, а с чего отдавать, если не с чего, на всякую гадость пойдешь от нужды.

Все эти мысли душили ее, а рядом этот змей искушал напитком своим, пузырьки в стаканчике лопались и бурлили. Она взяла стаканчик и хлопнула его сразу, одним залпом.

В голове моментально растаял туман отчаяния, и тут же змей налил второй и сказал тост, что не бывает случайных встреч – на то она и встреча, если бы небеса не хотели, то он бы сейчас был бы в пивном баре на «Рижской», где его ждала бы ватага сильных парней и слабых на передок женщин. Она фыркнула от этой пошлости, но стаканчик приняла и ягод съела полкоробки, жрать захотелось.

Не успела в последних хлопотах; заскочила в салон, где сделала интимную стрижку на интересном месте, хотела удивить посягателя на ее честь тонкостью линий и фасоном в форме сердечка, это она сама придумала, мастер очень удивилась, попросила разрешения на использование и дала скидку в пятьдесят процентов.

Хариков-змей наблюдал за своей добычей, видел, как закружилась голова у нее, и попробовал приобнять, покормить с руки ягодами из супермаркета, но она отвела руку от своей талии, а ягоды приняла, как королева, но не с руки, а скормила в себя своими божественными ручками, которыми гордилась, а ножками она не гордилась, в школе дура была, бегала по стадиону, медаль желала олимпийскую получить. Через спорт мечтала жизнь переменить, добегала до первого разряда, ноги накачала, как у лошади, и грудь испортила, вот и весь результат – ноги у нее не мягкие и длинные, а толстые, как у владимирского тяжеловоза, есть такая порода в учебнике коневодства, на сорок второй странице, ей брат показал младший, студент сельхозинститута, когда она домой приехала маму повидать. Брат все-таки мог и не показывать, она еще дала ему по башке этой книгой, чтобы жизнь лучше понимал.

Автобус уже подъезжал к пансионату, когда раздался звонок. Хариков прошел в другой конец салона, позвонил от имени кавалера и сказал, что уже выезжает и с нетерпением ждет встречи с любимой. На слове «любимой» он добавил дрожи в голосе и три вздоха, как в финале детского рукоблудия. Он посмотрел в этот момент на заднее сиденье, абонент был в шоке – такого она не ожидала.

Приехали, она пошла в свой номер. Хариков поднес ей сумку и попытался проникнуть в комнату, но она не пустила, за шампанское честь свою она дарить не собиралась, хватило когда-то, на первом курсе – за шампанское свою честь уступила козлу одному с третьего курса, надеялась, что он женится, а он не стал, и не пришел больше, и даже не позвонил, тварь поганая!

Встретились они только на ужине. Хариков был неотразим, он и правда был совсем ничего, может быть, не Джонни Депп, но обаяние имелось, а если еще на грудь примет стакан, то может любую заговорить – ну не совсем, конечно, любую, любая ему и на хрен не нужна. Но мог, тут не убавить. Рост небольшой, но ему же не кокосы с деревьев доставать, крепкий мужчина, в себе уверенный, жизнь понимает, настроен всегда позитивно и любит всего три вещи: футбол, выпить и женскими чарами побаловаться.

Спроси его, как страна живет, куда катится, не ответит, знает наперед, что со страной ничего не случится, если ей другие мешать не будут, которым делать не хера. Ты живи нормально, не стой на пути перемен, не плачь о прошлом, живи настоящим, как в рекламе колы, и все будет. А за страну есть кому думать, за себя подумай, как день прожить, – вот такая у него была жизненная платформа.

Он сам знал, что ему сегодня надо. Оделся он правильно, футболочку надел тесную, на груди надпись «Пацан сказал, пацан сделал», джинсы голубые и кроссовочки на толстой подошве – модно и возвышающе на три сантиметра, для ног не много, а для члена серьезная прибавка, но там у него порядок был, выше среднего, он сверял параметры в Интернете.

Она сидела в укромном уголке ресторана, печальная и разнузданно одетая, маленькие шорты на крупной попке трещали, голые руки и плечи знойно томили, маленькая маечка с сердечком на груди и серьги, два колеса от телеги из фальшивого золота и заключительный аккорд – губы – красный мак, ресницы двойные, как крылья бабочки, прикрывали глаза цвета спелой оливы.

Оторвать глаз Хариков не смог, стал в ступор, но себя преодолел. «Вот, бля, дела, – подумал он, – это она для кого так сильно подготовилась, за какие такие коврижки подготовила себя для сдачи в лизинг?»

Он еще в номере своем стакан принял, подошел к ней вальяжно и упал на диван рядом, как подарок. Она хотела попросить его не компрометировать ее, но, вспомнив свой вид, решила не скандалить и смолчала.

В ресторане играла музыка из репертуара радио «Шансон», вокруг сидели нарядные люди, народ был к разврату готов, все пили, ели, веселились, программа обещала клоунов, конкурсы и шарады, на десерт – стриптиз силами отдыхающих.

Хариков заказал ей коктейль «Оргазм», а себе водочки полграфина.

Пили-ели, он говорил ей разные слова с двойным дном, все истории были о нем, о его подвигах на ниве любви. В финале он всегда оказывался наверху в прямом и переносном смыслах. Он давно понял, что