без спасительной обертки, настоящее мясо с кровью, и она с жадностью набросилась на него и стала есть.

Она положила нож и вилку. Почувствовала, что бледнеет; хорошо, если Питер ничего не заметил. «Это же смешно, — убеждала она себя, — все едят коров, и это естественно, люди должны есть, чтобы жить, говядина полезна, она содержит белки и соли». Она снова взяла вилку, подцепила кусочек мяса, поднесла ко рту, но тут же отложила. Питер поднял голову, улыбнулся.

— Господи, я был голоден как волк, — сказал он. — В жизни не получал такого удовольствия от еды. После хорошего обеда начинаешь снова чувствовать себя человеком.

Она кивнула, заставила себя улыбнуться. Он перевел взгляд на ее тарелку.

— Что случилось, милая? Ты недоела?

— Нет, — сказала она. — Я, кажется, уже наелась. Мне хватило половины. — Тон у нее был плаксивый, словно она жаловалась на слишком маленький желудок, который не в силах справиться с таким большим количеством еды. Питер улыбнулся и стал дожевывать мясо, гордый превосходством своего желудка.

«Боже, — подумала Мэриан, — надеюсь, что это пройдет. Иначе я умру с голоду».

Она потерянно вертела салфетку и глядела, как последний кусочек филе-миньон исчезает у Питера во рту.

Мэриан сидела за кухонным столом, уныло ела арахисовое масло — прямо из банки — и листала свою самую толстую поваренную книгу. На следующий день после неудачи с филе-миньон она обнаружила, что не может проглотить и отбивную, и за последующие несколько недель произвела целую серию экспериментов в этой области. Выяснилось следующее: не только говядина, но и свинина и баранина были ей теперь противопоказаны. При виде любого Мяса она сразу представляла себе, от какой части разлинованной коровы, свиньи или овцы оно отрезано, и это вызывало у нее отвращение. Что-то — вопреки здравому смыслу — запрещало ей есть все, что связано с костями, сухожилиями и мышцами. Мясо, размолотое и превращенное в сосиски, рубленые бифштексы, пирожки и колбасу, кое-как еще она могла проглотить, если не слишком пристально в них вглядывалась; и на рыбу пока не был наложен запрет. Курица была прежде одним из ее любимых блюд, но теперь даже мысль о том, чтобы снимать с костей куриное мясо или хотя бы смотреть на пупырчатую куриную кожу, так похожую на человеческую, заставляла ее содрогаться. Чтобы восполнить недостаток белков, она ела омлеты, орехи и сыр. Перелистав поваренную книгу и остановившись на разделе «Салаты», она со страхом почувствовала, что в капризах ее желудка, отказывающегося принимать мясную пищу, таится что-то зловещее. Что, если это будет прогрессировать и с каждым днем перечень приемлемых продуктов будет укорачиваться? «Я становлюсь вегетарианкой, — думала она с тоской, — я совершенно схожу с ума. Скоро буду завтракать в диетических барах». Она с отвращением прочла раздел под названием «Совет любителям кефира»: составительница книги с восторгом предлагала: «Чтобы придать кефиру пикантный вкус, посыпьте его тертыми орехами».

Раздался телефонный звонок. Она не сразу сняла трубку. Ей не хотелось ни с кем разговаривать, хотелось подольше побыть в приятном обществе салата, сельдерея и петрушки.

Звонил Леонард Слэнк.

— Мэриан? — сказал он. — Это ты?

— Да. Здравствуй, Лен, — ответила она. — Как поживаешь? — Она давно не видела его и даже не говорила с ним по телефону.

Голос у него был встревоженный.

— Ты одна? Я имею в виду, Эйнсли нет дома?

— Нет, ее еще нет. Она собиралась после работы пройтись по магазинам.

Близилось рождество, в городе уже давно — чуть ли не несколько месяцев — шла бойкая торговля подарками, и магазины были открыты до девяти.

— Но я скажу, чтобы она тебе позвонила, как только вернется.

— Нет, нет! — запротестовал он. — Мне надо поговорить с тобой. Можно, я сейчас приду?

Питер в этот вечер занимался очередным судебным процессом, так что Мэриан была в принципе свободна и не сумела изобрести предлога, чтобы отказать Лену.

— Конечно, приходи, — ответила она и повесила трубку. Значит, Эйнсли ему рассказала. Вот дура! Зачем она это сделала?

Вот уже несколько недель Эйнсли пребывала в приподнятом настроении. Она с самого начала была убеждена, что забеременела, и вела наблюдения за деятельностью своего организма с волнением ученого, который следит за ходом эксперимента в пробирке. Она проводила в кухне гораздо больше времени, чем обычно, проверяя, не хочется ли ей соленого или кислого и не кажется ли ей, что пища меняет вкус. О своих открытиях она незамедлительно сообщала Мэриан, — чай, например, стал горчить, яйца отдавали серой. Она становилась на кровать Мэриан, против туалетного столика, чтобы поглядеть в профиль на форму своего живота: у Мэриан было большое зеркало. Слоняясь по квартире, она постоянно мурлыкала что-то себе под нос; наконец однажды утром ее вытошнило в кухонную раковину — и она пришла в восторг. Можно было уже показаться гинекологу, и вот вчера Эйнсли, перепрыгивая через ступеньки, радостно влетела в квартиру, размахивая конвертом: результат анализа подтвердил беременность.

Мэриан поздравила ее; несколько месяцев тому назад она приняла бы это известие более сухо — ведь ей пришлось бы решать связанные с ним проблемы, например, где будет жить Эйнсли (поскольку «нижняя дама», конечно же, не потерпит в своем доме беременной женщины), и что будет делать сама Мэриан, и стоит ли ей угрызаться из-за того, что она бросает Эйнсли, а если ничего не менять, то как справиться со всеми сложностями и затруднениями, неизбежными в условиях совместной жизни с незамужней матерью и ее новорожденным ребенком? Но теперь эти проблемы отпали, и Мэриан могла вполне искренне порадоваться за Эйнсли. Ведь она, Мэриан, выходит замуж и тоже нарушает свой договор с Эйнсли.

Звонок Слэнка раздосадовал Мэриан, ей не хотелось вмешиваться в чужие дела. Судя по его встревоженному тону, Эйнсли ему что-то сказала, но что именно? Мэриан решила вести себя по возможности сдержанно. Конечно, она выслушает Лена (у нее просто не было выбора, уши-то не заткнешь — хотя что нового он может ей сообщить? Его роль в этой истории окончена). Но этим и ограничится. Мэриан чувствовала свою беспомощность в сложившейся ситуации и злилась: если уж Лену захотелось поговорить, пусть бы и говорил с Эйнсли. Пусть Эйнсли сама ему все объясняет.

Она съела еще одну ложку арахисового масла; масло противно прилипало к нёбу. Чтобы убить время, она пролистнула еще несколько страниц поваренной книги, пока не дошла до главы «Моллюски и ракообразные». Она прочла о том, как чистить креветок (кому это в наши дни придет в голову покупать свежие креветки?) и как готовить суп из черепахи. С некоторых пор у нее появился интерес к черепахам, какой-то странный интерес. По книге полагалось сперва держать живую черепаху в картонном ящике или в клетке в течение недели, ухаживать за ней и кормить мясным фаршем, чтобы ее организм очистился. Постепенно черепаха начнет привыкать к вам и ползать за вами по кухне, как ленивый, но верный спаниель, и тогда в один прекрасный день надо положить ее в кастрюлю с холодной водой (где, несомненно, она с удовольствием будет плавать и нырять) и поставить кастрюлю на медленный огонь. Вся процедура походила на казнь первых мучеников-христиан. Какая жестокость! Что только не делают на кухне во имя приготовления пищи! Но если отказаться от этого, придется обречь себя на суррогаты в целлофановых, пластикатовых, картонных упаковках. Заменители? Или те же трупы, только замаскированные? По крайней мере эти трупы были обработаны кем-то другим умело и заблаговременно.

Внизу позвонили. Мэриан напряженно вслушивалась: она спустится вниз лишь в случае крайней необходимости. Донесся неясный шум шагов и стук двери: «нижняя дама» не дремала. Мэриан вздохнула, захлопнула книгу, бросила ложку в раковину, предварительно облизав ее, и завинтила крышку на банке с маслом.

— Привет! — сказала она Лену, когда он вошел в квартиру. Лицо у него было совсем белое, он запыхался и вообще выглядел больным. — Проходи, усаживайся. — И так как было только половина седьмого, она спросила: — Ты обедал? Приготовить тебе что-нибудь?

Ей хотелось угостить его, хотя бы сэндвичем с беконом и помидором. С тех пор как ее собственное отношение к еде стало таким сложным, ей, как это ни странно, доставляло удовольствие наблюдать, как