— Вы сказали, что не Оррин паршивая овца в вашей семье. Помните? Сказали со странным ударением. А позже упомянули о сестре Лейле, но произнесли ее имя с явной неохотой.
— Не помню, чтобы я говорила что-либо подобное, — медленно протянула Орфамей.
— Поэтому я и заинтересовался. Какой псевдоним выбрала себе Лейла для кино?
— Для кино? — переспросила девушка. — Я не говорила, что она снимается в кино.
Я улыбнулся своей простой, открытой улыбкой. Орфамей, поняв свой промах, пришла в ярость.
— Занимайтесь своим делом! — вскричала она. — И оставьте Лейлу в покое со своими грязными намеками.
— Какими грязными намеками? — удивился я. — Об этом стоит подумать.
— Вы думаете только о виски и женщинах! — воскликнула Орфамей. — Я ненавижу вас!
Она бросилась к двери и, распахнув ее, выбежала в коридор.
Я вернулся к своему столу и тяжело опустился в кресло. Очень странная девушка. Очень, очень странная.
Через несколько минут снова зазвонил телефон. После четвертого звонка я поднял трубку.
— Похоронное бюро Мак-Кинли, — сказал я.
— Что-о? — спросила женщина и разразилась пронзительным смехом.
Это был розыгрыш из арсенала полицейских времен 1921 года. Очень тонкая острота, как обух топора. Я выключил свет и отправился домой.
Глава 14
Утро следующего дня застало меня у дверей магазина фототоваров в Бэй-сити. Позавтракавший и умиротворенный, я сидел в машине и читал местную газету. До этого я уже покончил с лос-анджелесской газетой, не содержавшей никаких сообщений о трупе в отеле «Ван-Найз». «Бэй-сити Ньюс» была менее привередлива и поместила статью об убийстве управляющего прямо на первой странице, рядом с ценами на мясо:
Анонимный телефонный звонок вчера днем заставил полицию поспешить на Айдахо-стрит, в дом, находящийся напротив склада пиломатериалов компании «Скейменс и Янсинг». Войдя в незапертую дверь квартиры управляющего, полицейские обнаружили хозяина, Лестера Б. Клаузена, сорока пяти лет, мертвым на кушетке. Он был заколот в шею ножом для колки льда, оставленным в его теле. После предварительного осмотра следователь Фрэнк Л. Кроуди заявил, что Клаузен был сильно пьян и, возможно, в момент смерти находился в бессознательном состоянии. На его теле не было обнаружено никаких следов борьбы.
Детектив лейтенант Мозес Мэглашен немедленно начал расследование и допросил жильцов дома по их возвращении с работы, но пока ему не удалось напасть на след убийцы. При изучении регистрационной книги было обнаружено, что из нее недавно вырвали страницу. Жильцами дома был несколько раз замечен в коридоре коренастый пожилой мужчина с каштановыми волосами и грубыми чертами лица, но никому не известно ни его имя, ни род его занятий. Внимательно осмотрев все комнаты, лейтенант Мэглашен пришел к выводу, что недавно один из жильцов в спешке уехал. Однако факт пропажи страницы в регистрационной книге, особенности дома и отсутствие точного описания примет исчезнувшего человека в значительной степени затрудняют его розыск.
«Пока я не знаю, почему был убит Клаузен, — заявил вечером лейтенант Мэглашен. — Но в течение некоторого времени этот человек был у меня на заметке. Мне известны многие его друзья. Это сложное дело, но мы раскроем его».
Это была весьма милая статья, и фамилия Мэглашен упоминалась двенадцать раз в тексте и два раза в подписях под снимками. На одном из них он держал в руках, нож и глубокомысленно смотрел на него, на другом — строго указывал на тело Клаузена, лежащее на кушетке и накрытое простыней. Кроме того, были фотографии дома на Айдахо-стрит и мэра города в своем кабинете, дающего интервью на тему о послевоенной преступности. Он говорил то, что и следовало ожидать: разбавленные водой сентенции Эдгара Гувера с грамматическими ошибками в качестве личного приложения.
Около девяти утра дверь фотомагазина распахнулась, и пожилой негр стал выметать мусор. Ровно в девять аккуратный молодой человек в очках открыл магазин, и я вошел туда с оранжевой квитанцией доктора Хамблтона.
Выдавая мне конверт с крошечным негативом и шестью глянцевитыми увеличенными отпечатками, молодой человек в очках бросил на меня испытующий взгляд. По-моему, он вспомнил, что негатив сдавал другой человек.
Я вышел из магазина, сел в машину и стал рассматривать добычу. Снимки изображали мужчину и женщину блондинку, сидевших за столом в отдельном кабинете ресторана. Судя по их виду, они и не подозревали, что их фотографируют. По всей вероятности, снимок был сделан без вспышки.
Женщина была Мэвис Уэльд. Ее спутника — небольшого роста, темноволосого, довольно заурядной внешности — я не узнал. Да и не было причины узнать его. На кожаной обивке диванчика были вытиснены маленькие фигурки танцующих пар. Значит, это ресторан «Танцоры», что только усложняло ситуацию. Любого фотографа-любителя, осмелившегося щелкнуть в этом ресторане затвором фотоаппарата без разрешения администрации, выставили бы оттуда в два счета. Я решил, что при съемке была применена скрытая камера — что-нибудь в том роде, как был сделан снимок Рут Спондер на электрическом стуле.
Наверное, маленький фотоаппарат висел на ремне, надетом под воротником пиджака, а объектив высовывался из застежки. Спусковое же устройство, вероятно, находилось в кармане. Мне не стоило большого труда догадаться, кто был автором снимка. Конечно, это дело рук Оррина Куэста.
Я убрал снимки в жилетный карман, и при этом моя рука наткнулась на скомканный кусочек бумаги. Я достал его и прочел: «Доктор Винсент Лагарди, Вайоминг-стрит, 965, Бэй-сити». Это был тот самый «Винс», с которым я разговаривал по телефону и которому пытался дозвониться Лестер Б. Клаузен.
Пожилой полицейский шагал вдоль строя припаркованных машин, помечая шины желтым мелом. Он объяснил мне, где находится Вайоминг-стрит.
Район был средней респектабельности. Дом номер 965 стоял на углу. На его двери висела медная дощечка с надписью: «Винсент Лагарди, доктор медицины. Приемные часы с 10 до 12 и с 2.30 до 4».
Дом выглядел прилично и скромно. По лестнице к двери поднималась женщина с упирающимся мальчиком. Она посмотрела на дощечку, сверилась с часами, приколотыми к отвороту жакета, и в нерешительности прикусила губу. Мальчик ударил ее ногой по лодыжке. Она поморщилась, но терпеливо сказала ему:
— Джонни, ты не должен так вести себя с тетей Фери.
Открыв дверь, она втащила эту обезьянку в дом. Напротив дома доктора Лагарди, немного наискосок, стоял большой дом в колониальном стиле. Дорожка, ведущая к дому, утопала в розах. На портике висела черная с серебром вывеска: «Дом упокоения Гарленда».
Меня заинтересовало, нравится ли доктору соседство с похоронным бюро. Может быть, это делает его более осторожным.
Повернув на перекрестке, я снова поехал в Лос-Анджелес и поднялся к себе в контору, чтобы просмотреть почту и спрятать свою добычу из фотомагазина в зеленый побитый сейф — всю, кроме одного снимка. Я уселся за стол и стал изучать его через лупу. Несмотря на увеличение, детали фотографии были довольно четкие. Перед худощавым темноволосым мужчиной, сидевшим рядом с Мэвис Уэльд, лежала на столе газета. Был виден крупный заголовок: «Боксер полутяжелого веса скончался от тяжелых повреждений, полученных на ринге».
Такого рода «шапками» пользовались только дневные или вечерние спортивные выпуски. Я протянул руку к телефону, но он тут же зазвонил. Я снял трубку.
— Марлоу? Говорит Кристи Френч. Есть что-нибудь новенькое?
