Гераклита! В обители Артемиды! Вновь в цивилизованном мире.

— Рим! — вздохнула Геката. — Что за ужасное место! Там нет даже театра — ни одного! Какой позор!

— Помпей собирается построить театр, — вмешалась царевна. — Он сам говорил мне об этом.

— Помпей собирается сделать очень много, — хмыкнул Авлет. — Но Помпей делает очень мало. Хвала богам, что они свели меня с Клодием. Неудивительно, что Помпей так презирает его. И неудивительно, что Клодий ненавидит Помпея.

— Люди действия всегда с презрением смотрят на тех, кто действовать не способен, — согласилась Клеопатра.

Охваченный внезапным приливом любви к дочери, царь наклонился и поцеловал ее в щеку. Она и вспомнить не могла, когда он в последний раз поступал так и когда у него был столь радостный вид, и ощутила угрызения совести. Царь даже представить себе не мог, какие заговоры в этот момент зрели в голове его юной дочери.

Клеопатра решила воспользоваться хорошим настроением отца и сочла, что следует рискнуть. В один из ее первых планов была вовлечена Хармиона. Хармиона прошла обряды несколько лет назад и не одобряла желания столь юной девушки участвовать в них. Но Клеопатра возразила: для нее лучше будет пройти мистерии сейчас, пока еще не настало ее время и от совокупления не родится нежеланный ребенок. Не пристало будущей царице рожать дитя от неизвестного последователя Вакха, без сомнения не принадлежащего к царскому роду. В их династии и без того хватает ублюдков. В отличие от мужчин, которые зачинают незаконнорожденных детей, женщины, рожающие таких детей, неизбежно оказываются опозорены.

— Но тебе всего тринадцать лет, — спорила с ней Хармиона. — Ты должна подождать, пока не станешь постарше.

— Я не хочу рисковать, ведь тогда я могу забеременеть.

— Если соблюдать осторожность, то нет никакого повода опасаться беременности. Я дам тебе одну маленькую вещицу, которую вводят внутрь тела. Она предохранит тебя от случайностей. Тебе ведь известны подобные вещи, Клеопатра. Зачем же ты приводишь мне такие извращенные доводы?

— Я дочь живого бога на земле и сама обожествлена. Я не верю, что ты сможешь остановить меня.

Разговор зашел уже по-иному. Клеопатра проговорила это с непоколебимой уверенностью, но после затаила дыхание. Хармиона редко поддавалась на запугивания. Однако царевна ощущала, что женщина колеблется. Хармиона приветствовала все, что сближало царевну с богами, однако боялась, что девочка еще слишком юна, чтобы участвовать в неистовом обряде и следующем за ним случайном совокуплении.

— Тогда почему бы нам не спросить позволения царя? — поинтересовалась Хармиона.

— Царь беспокоится о моей безопасности, вот и все. Он горячо одобрил поездку с целью религиозного просвещения. Кроме того, после достижения двадцати лет проходить посвящение уже нельзя.

— У тебя еще целых семь лет впереди. — Хармиона прищурилась. — Я знаю, почему ты это делаешь.

— Потому, что не смогу сделать этого в Александрии. Там я царевна и представляю богиню Исиду, там подобная церемония была бы полна скрытого смысла. Здесь, в Эфесе, я могу оставаться безымянной и полностью посвятить себя богу.

Клеопатра завершила свою речь, весьма довольная силой аргументов и убедительностью тона. Однако предположения Хармионы оказались достаточно близки к истине. Женщины Эфеса были ярыми поклонницами Диониса. Таинственные интонации, с которыми они повествовали о безумных вакхических обрядах, захватывали воображение Клеопатры. В обычное время с этими женщинами было скучно. Когда Клеопатре приходилось проводить дни вместе с гречанками в тех домах, где останавливались она и ее отец со свитой, эти дамы целыми часами молча занимались своими привычными обязанностями. Пряли. Пряли. Пряли. Присматривали за кухней. Снова пряли. Надевали украшения. Изолированная жизнь этих гречанок — вдали от мужчин, от городской жизни, от бурления греческих рынков — заставляла царевну скучать и внушала ей отвращение. Но когда заходил разговор о боге и о мистериях, голоса оживлялись, на лицах вспыхивал румянец, руки начинали двигаться с грациозной быстротой, словно листья на ветру. Широко раскрыв глаза, женщины оглядывались через плечо, чтобы посмотреть не шатаются ли поблизости их мужья — их повелители, их назойливые господа, желающие подслушать рассказ о тайных путях поклонения богу. Ибо казалось, что, когда мужчины взрослели и получали позволение выйти в широкий мир, они лишались права участвовать в обрядах Диониса и лишь женщины оставались служить ему, одни только женщины были неизменно верны своему богу. Царь Птолемей XII Авлет стал исключением. Но он был не просто самым ярым приверженцем бога — он и сам представлял собой бога. Склонный к лицедейству сильнее, нежели обычные представители его пола; к тому же, будучи музыкантом, он более других желал служить Дионису.

И ныне дочь обнаружила источник его веры. Она видела, как возбуждены женщины, и желала знать, чем вызвано такое возбуждение. Она хотела принять участие в безымянном совокуплении, которое последует за обрядом. Ей надоело ничего не знать об этом таинстве. Она еще юна, но разве во всех остальных отношениях она не развита не по годам? Что такого особенного в мистериях? Клеопатра спросила об этом одну из женщин, которая ткала что-то на станке, не отрывая глаз от челнока, сновавшего в проворных пальцах. Женщина прекратила работу и прошептала, округлив губы:

— Дитя, это сущность самой жизни.

Когда пришло время, Клеопатра распустила волосы и вместе с остальными босиком побежала сквозь ночь к пещере. Тьма озарялась факелами, отбрасывавшими на стены призрачные тени. Сырой морской воздух внутри священной пещеры был густ и едок от испарений множества тел, он словно налипал на кожу влажной пленкой. Козел, привязанный за рога к алтарю, блеял и брыкался, встревоженный присутствием множества людей и предчувствием собственной судьбы. Клеопатра посмотрела в беспокойные желтые глаза животного. Она уже выпила слишком много вина из чаши, которую посвящаемые передавали по кругу из рук в руки, и теперь ощущала странную легкость в теле и тяжесть в голове. Царевна была испугана. Это место не было местом возвышенного почитания бога, наподобие того храма, который возвел ее отец; оно ничем не напоминало украшенную резьбой и картинами залу во дворце. Это место было первобытным, таинственным, скрытым от глаз, тут могло произойти нечто совершенно дикое.

Старуха-менада с торчащими во все стороны серебристыми волосами надела на Клеопатру небрежно сплетенный венок из плюща, отчего царевна ощутила еще более сильное покалывание по всей голове. Она выпила чашу отвратительно пахнущей жидкости — грибной настойки, которая должна была даровать ей еще более тесное единение с богом. Это было все равно что пить ил или жидкость, выцеженную из мертвого тела, — нечто не предназначенное для человеческого вкуса. Отвратительное пойло смешалось в желудке Клеопатры с вином, и она извергла эту омерзительную смесь наружу.

Судорога скрутила внутренности девушки, заставив ее согнуться. Она слышала невнятный гул в ушах, как будто у нее в голове закрылись незримые двери, отрезав ее от остального мира и замкнув внутри собственного тела. Царевна гадала, не бог ли это наказывает своих почитателей — любопытных смертных, взыскующих близости с ним, желающих проведать секреты, таящиеся под поверхностью земли, познать таинство, заставляющее распускаться цветы и плодоносить виноградные лозы.

Прошло много времени — или совсем мало? — и Клеопатра вновь начала осознавать окружающее, слышать голоса вакханок, выкрикивающих имя бога. Голоса эти звучали невнятно, словно доносились из глубокого тоннеля. Звук превратился в песню, а затем снова стал чистым звуком, не словом и не именем, но просто гулом, который набирал силу, смешиваясь с эхом, отраженным от стен пещеры, и с блеянием козла. Клеопатра присоединилась к хору, вновь и вновь повторяющему имя бога. Голос царевны слился с бушующим вокруг вихрем, и она сделалась одной из многих, уже не царевной, запертой внутри себя, а лишь нотой в общем опьяняющем шуме.

— Его имя — это Слово.

Жрица заставила посвящаемых повторять эту фразу снова и снова. Клеопатра двигалась вместе со