благочестии римских женщин, но пока не заметила за ними особой набожности. Возможно, образ добродетельной матроны, равно как и образ стоического землепашца, был лишь призраком прежнего Рима. Чуть раньше, по пути в уборную, Клеопатра случайно услышала разговор двух почтенных матрон, которые обсуждали Юлию. Эти дамы говорили, что в прежние времена юные римлянки умели быть полезными. Они умели прясть, ткать, содержать в порядке домашнее хозяйство, выращивать цыплят, топить печь, почитать богов, давать мужу разумные советы. «О, эта Юлия тоже кое для чего полезна», — с таинственным видом сказала одна матрона другой. «Да уж, она умеет только одно, и только для этого и годится», — согласилась та. Клеопатра порадовалась, слушая пересуды о Юлии. Но ее радость быстро угасла, когда вину за вырождение римской молодежи возложили на «этого толстого египетского царя и прочих ему подобных», которые своим испорченным, развращенным образом жизни дурно влияют на чистых и невинных римлян. Клеопатра возмутилась и хотела объявить, что поняла насмешки и не согласна с ними. Но, подумав, решила не обращать внимания на слова ворчливых женщин. Стоит ли обижаться на болтовню старух, которые одной ногой уже стоят в могиле?
— Папочка хочет еще вина? — спросила Юлия у своего супруга.
Помпей лежал ничком на обеденном ложе, глядя на едва прикрытую грудь своей юной жены, и поглаживал ее по животу сквозь тонкое, полупрозрачное одеяние. Юлия томно извивалась под его ладонью. Она кормила мужа свежей дыней — разгрызала сочную мякоть на мелкие кусочки и вкладывала ему в рот. Помпей жевал, закатив глаза.
Семнадцатилетняя Юлия была высокой и долговязой, как и ее отец. Вряд ли с годами она превратится в красивую женщину. Но сейчас дочь Цезаря была полна очарования юности и девической наивности, против которой не мог бы устоять ни один взрослый мужчина. И Помпей Великий — не исключение. Сегодня утром Клеопатре удалось привлечь его внимание, и теперь царевна мучилась от ревности и отвращения. Она была о нем лучшего мнения. Теперь же появился повод по-новому оценить Помпея. У римлян есть подходящая пословица: «Senex bis puer». «Старики — как дети».
Клеопатре не нравилась Юлия, но не более, чем прочие бесстыдные римлянки. Сегодня днем они с Хармионой и Гекатой как раз разговаривали о римлянках, об этих презренных и недостойных женщинах. Они часто обсуждали бесчисленные недостатки местных жительниц.
Римлянки ни на что не способны и владеют только одним искусством — искусством обольщения.
Римлянки не занимаются в гимнасии, не ездят верхом, не охотятся.
Римлянки разговаривают громко, как солдаты, и не гнушаются употреблять грязные выражения.
Римлянки ни о чем не заботятся, только украшают себя безвкусными блестящими драгоценностями, стараясь привлечь внимание мужчин.
А отвратительнее всего то, как эти матроны обращаются с рабами. Как раз сейчас Юлия отвлеклась ненадолго от Помпея и наказывала старого раба-испанца — наверное, взятого в плен еще ее отцом, много лет назад — за то, что раб пролил сок с блюда с оливками, которое пытался поставить на стол. Старик упал на колени, чтобы вытереть лужицу краем своей туники, но тут другая римлянка, гостья, ударила его кулаком по голове.
— Жалкий старый дурак! — сказала она. — Помпей, тебе следует избавиться от этих убогих созданий, которых Цезарь пригнал из Испании. Когда же это было? В нынешнем столетии или в прошлом?
Помпей только рассмеялся, продолжая ласкать свою юную жену.
Несколько дней назад Юлия дала пощечину рабыне, которая небрежно проверила застежку на заколке, скреплявшей ее волосы, только что уложенные в замысловатую прическу. Клеопатра тогда с трудом сдержалась, чтобы ничего не сказать, и лишь поморщилась. Это случилось как раз в тот момент, когда царевна должна была «познакомиться поближе» с женой Помпея. Ради того, чтобы «познакомиться», Клеопатре пришлось отказаться от утренней охоты, на которую Помпей ездил с ее отцом.
— Вчера я каталась на коне, которого зовут Страбон, — сдержанно произнесла Клеопатра, пытаясь завязать беседу. — Прекрасный жеребец. Великий Помпей был так добр, что позволил незнакомке прокатиться на своем коне.
— Правда, папочка очень красив? — спросила у нее Юлия, когда они остались наедине.
— Я не имела чести встречаться с твоим отцом, — ответила Клеопатра.
Однако она слышала, что Юлий Цезарь был слишком высоким, слишком худым и к тому же лысым.
— Ах, царевна! — покровительственным тоном сказала Юлия. — Я говорю о моем супруге.
Если честно, Хармиона утверждала, что Юлия просто старается каким-то образом внутренне примириться с этим брачным союзом. Из политических соображений ей пришлось выйти замуж за мужчину, который старше ее отца. Геката кивала, разделяя мнение Хармионы. А Клеопатре было все равно. Царевна старалась по возможности не встречаться с этой гусыней Юлией, пока они гостят в поместье Помпея. Конечно, Авлет был заинтересован в том, чтобы молодые женщины подружились. Он надеялся, что это как-то поможет в его деле. Но у Клеопатры и Юлии не было никаких общих интересов. Жену Помпея занимали исключительно чувственные удовольствия, которые Клеопатре еще только предстояло познать. А Юлия уже целиком и полностью посвятила себя плотским наслаждениям.
По правде говоря, Клеопатра понимала, что Юлии просто нечем больше заняться. Дочери Цезаря никогда не придется решать какие-либо важные вопросы, не говоря уже о том, чтобы править своим народом. Юлия — всего лишь разменная карта в политических затеях своего отца и игрушка Помпея Великого. И будет оставаться таковой, пока Помпею не надоест — либо она сама, либо союз с Юлием Цезарем. Клеопатра не могла решить, были ли римские женщины — шумные, крикливые, постоянно требующие внимания — более счастливы, нежели женщины Греции, которые жили уединенно и смиренно принимали свою участь. В любом случае, Клеопатра очень радовалась тому, что родилась царевной и могла поступать так, как считает нужным, — потому что вылеплена из другого теста, чем обычные женщины.
Авлет перевернулся на ложе, протянул мясистую руку и, взяв дочь за затылок, придвинул поближе к себе.
— Дитя мое, я очень недоволен. Не знаю, что не так с Помпеем. Ты заметила, что он почти не выходит из дома? Разве у такого важного римлянина нет дел, которыми он должен заниматься? Мне кажется, он скрывается.
— От кого?
— Откуда мне знать? Хуже всего, что он отказывается обсуждать мое дело, — сказал царь.
Клеопатра попыталась отстраниться — изо рта отца неприятно пахло вином, рыбой и соусами — но Авлет удержал ее.
— Поэтому я желаю, чтобы ты обработала Юлию. Возможно, она нам как-нибудь поможет.
Перед обедом Помпей показывал Авлету и Клеопатре свой сад и во время прогулки терпеливо выслушивал доводы Авлета, который убеждал римского полководца оказать ему помощь в завоевании трона. Однако Помпей не предложил никакой помощи и не стал обсуждать план действий, даже когда царь прямо спросил, когда же тот представит его дело на рассмотрение Сената.
— Не желаешь ли послушать, как я играю на флейте? — спросил Авлет, надеясь подольше побыть в обществе Помпея.
Римлянин ответил, что с удовольствием послушает, но как-нибудь в другой раз. И после прогулки по саду уединился в другой части дома.
— Я теряю терпение. Помпей меня избегает, — сказал царь. — Он рассказывает мне о сортах своих рододендронов, а в это время Теа сидит на моем троне!
— Я знаю, отец. Но Юлия для Помпея — всего лишь забава. У нее нет никакого политического влияния, — прошептала Клеопатра в ответ.
Она говорила на греческом, надеясь, что римлянка, которая занимала соседнее ложе, либо недостаточно образованна, либо слишком пьяна, чтобы понять, о чем разговор.
— А тут еще этот кровосос Рабирий…
Рабирий, кредитор, явился в поместье Помпея и потребовал, чтобы Авлет вернул шесть тысяч талантов, которые Рабирий надлежащим образом дал ему в долг. С помощью этих денег царь должен был стать другом и союзником Рима. «Требуй денег у моей жены», — ответил Авлет и поведал дородному кредитору о своих неприятностях. В конце концов Рабирий пообещал похлопотать за царя через своих влиятельных друзей в Сенате и снова дал Авлету денег в долг.
