царевна переполошила слуг, собравшись купаться в бассейне без одежды. Из их разговоров девочка поняла, что римляне считают, будто нагими купаются только варвары. «Но как можно плавать в платье?» — недоумевала Клеопатра. Она узнала, что римлянки вообще не плавают, а просто погружаются одетыми в воду. Как странно и глупо, сказала царевна Хармионе. А если они попадут в кораблекрушение? Просто пойдут ко дну, не умея плавать? Ей так хотелось увидеть Рим, узнать этих людей, разгадать их и покорить. А теперь царевна задумывалась, не кажется ли она им чужой, непонятной и неприятной.

Что их ждет? Прав был Катон, предупреждая отца о том, что он разочаруется. Однажды Помпей уже отказал Авлету, когда царь Египта просил его о помощи. Почему отец решил, что римлянин станет помогать ему теперь? Наверное, Рим с радостью воспримет весть о восхождении на трон дурочки Теа. Такого противника, как Теа, легко одолеть. Что с ними будет, если Помпей откажет отцу?

Клеопатра лежала в постели, мечтая о том, чтобы, повернувшись на левый бок, увидеть рядом темнокожую девушку, ощутить сладкий запах ее духов. Царевна не двигалась. Она не хотела видеть пустое место. На глаза набежали теплые слезы. Но она не заплакала.

Клеопатра встала и оделась, проскользнула мимо Хармионы, которая все еще спала в передней, и задержалась у портика, чтобы полюбоваться имением Помпея, озаренным мягкими лучами утреннего солнца. Она прошла через атриум, не обращая внимания на слуг, тотчас же окруживших ее, вышла из дома и ускорила шаг. Смеясь, она вприпрыжку пробежала через беседку, увитую виноградными лозами. Девочку забавляло, как солнечные лучи, пронизывающие полог листвы, играют на ее сандалиях. Внезапно беседка осталась позади, и Клеопатра оказалась под ласковым римским солнцем, окунувшим ее в мягкие и теплые цвета от лимонного до темно-лилового. Клеопатра вскинула руки и начала прыгать, как безумная вакханка, вознося молитву в благодарность за этот день. Она только сейчас полностью осознала, что добралась наконец туда, куда стремилась, и что на нее смотрят.

Возле высоких белых ворот конюшни стояли двое юношей. Клеопатра поняла, что они — персы. На это указывал особенный разрез глаз, словно подведенных краской, дарованной от природы, и язык, на котором юноши переговаривались между собой, Движением руки Клеопатра приказала юношам следовать за собой и вошла в конюшню. Они были ненамного старше ее и чуть повыше ростом. Тем не менее Клеопатре польстило, что юноши беспрекословно повиновались ее приказу.

Она прошла по проходу между стойлами, внимательно рассматривая каждую пару животных, но, к своему удивлению, не нашла лошади, которая пришлась бы ей по нраву. Клеопатра недоумевала: почему такой значительный человек не держит хороших коней греческой породы? Почему в конюшне только эти неуклюжие с виду тяжеловозы, которых как будто специально выращивали для того, чтобы перевозить тяжелые грузы?

А потом она увидела его. Вороного коня, такого черного, что эта чернота отливала фиолетовым, цветом спелой сливы. Конь был поджарый и мускулистый, с большими блестящими глазами — светло- карими, цвета лесного ореха, почти как у самой Клеопатры. Царевна никогда не видела у лошадей таких ясных, умных глаз. Этот конь страшил ее гораздо сильнее, чем поначалу Персефона. Вороной жеребец был на две головы выше ее норовистой лошадки. Казалось, пар, который вырывался из ноздрей жеребца, зарождался где-то в глубине его горячего тела и вовсе не был результатом смешения теплого дыхания с прохладным утренним воздухом. Но Клеопатра уже твердо решила, что должна овладеть этим конем, приручить его, подчинить его своей воле.

Мохама тоже захотела бы этого коня.

Персидские мальчики испугались, когда она указала на вороного жеребца. Они замотали головами, с мольбой глядя на Клеопатру. Девочка закрыла глаза, глубоко вдохнула воздух и медленно выдохнула. «Пусть сила, которой облекла меня богиня, заставит их увидеть во мне царицу!» Открыв глаза, Клеопатра обратилась к юношам на их родном языке, чем немало их удивила.

— Я — Клеопатра Седьмая, дочь Птолемея Двенадцатого, царя Египта. Я происхожу от Александра Великого, покорителя Персии. Повелеваю вам отойти в сторону. Я оседлаю этого жеребца.

Юноши пали на колени и принялись умолять царевну не брать именно эту лошадь, а прокатиться на какой-нибудь другой. Это не обычное животное, это — конь самого Помпея! Если кто-то возьмет его коня — тем более если это будет девушка, да еще и чужеземка — и с конем что-нибудь случится, господин велит отстегать мальчишек плетьми, а может, и вообще убьет! Юноши умоляюще смотрели на Клеопатру блестящими оленьими глазами и слезно просили выбрать другую лошадь. А один даже предположил наугад:

— Может, он и тебе велит всыпать плетей!

Клеопатра не собиралась отступать. Она хотела прокатиться на этом жеребце и убедила себя, что Помпей и сам захотел бы того же, особенно если бы знал, какая она хорошая наездница и как сильно любит лошадей. Это был не боевой конь. Совершенное, без единого изъяна животное, без малейшей отметины на гладкой, блестящей темной коже, жеребец был произведением искусства. Его вырастили для того, чтобы он доставлял удовольствие знатному хозяину. Клеопатра отвернулась от мальчиков и открыла ворота стойла. Она поедет на этом коне без седла.

Царевна медленно подошла к коню. Вороной посмотрел на девушку сверху вниз. В его великолепных сияющих глазах любопытство мешалось с презрением. Клеопатра протянула руку к его морде. Поколебавшись мгновение, конь прижался к ее ладони влажными бархатистыми ноздрями.

— Кто-нибудь может мне объяснить, почему мои конюшие ползают по земле на коленях, как рабыни, пока какая-то девчонка пытается похитить моего коня?

Клеопатра замерла. Жеребец ткнулся мордой ей в руку, требуя продолжения ласки. Девочка не шелохнулась. Оборачиваться она боялась. Мужчина говорил на классическом греческом, который он выучил в школе и довел до совершенства в беседах с иноземными послами. Его голос звучал повелительно. Это был голос человека, привыкшего командовать, — глубокий, уверенный, спокойный и властный. Так говорить мог только один человек.

Это был он, Помпей Великий.

— Прошу прощения, друг мой, — услышала Клеопатра полный сожаления голос отца. — Эта маленькая воровка — моя дочь, царевна Клеопатра. Умоляю тебя, прости ее. Она и у меня коней сводила. Клеопатра очень любит лошадей. Она не смогла устоять перед таким великолепным скакуном.

Клеопатра медленно повернулась, опустив очи долу. Вороной жеребец, свидетель ее унижения, фыркнул у нее за спиной.

— Госпожа. — Мужчина низко поклонился, потом выпрямился и посмотрел Клеопатре в глаза. — Прошу тебя, выйди из стойла, пока конь тебя не поранил. Страбон совершенно непредсказуем.

Царевна отметила, что Помпей назвал коня именем своего отца. Она не знала наверняка, было ли это данью уважения или насмешкой, потому что отца Помпея обычно презирали, или боялись, или… Она не помнила. Когда девочка встретилась взглядом с Помпеем, у нее из головы разом вылетели все знания по римской истории. Она смутилась, и вместе с тем ее внезапно охватило странное, но приятное возбуждение.

Помпей щелкнул пальцами, приказывая коленопреклоненным конюшим подняться. Юноши обошли Клеопатру, стараясь держаться подальше, словно она источала яд. Один из них закрыл ворота стойла, второй бросился осматривать жеребца, как будто проверяя, не сделала ли девочка с животным чего дурного.

Клеопатра знала, что Помпею уже немало лет — не меньше сорока шести. И все же он до сих пор не утратил своей легендарной красоты. Его волосы, по-прежнему густые, были взъерошены, как у мальчишки. А моложавым лицом знатный римлянин чем-то напомнил ей Александра. И хотя Помпей не моложе ее отца, в нем не было ни капли лишнего жира. Он был высок, очень высок. Клеопатру восхитило телосложение римлянина. В его светлых волосах кое-где поблескивали седые пряди, в светло-карих глазах застыла скука, как будто ничто в мире его не волновало. На загорелой, грубоватой коже почти не появилось морщин. Лицо, нос, скулы, брови — все черты Помпея отличались редкой красотой.

Авлет стоял молча, с непроницаемым лицом — верный признак того, что он недоволен дочерью. Помпей ничего не сказал, но оглядел хрупкую девочку с головы до ног, довольный тем, что поймал юную царевну на горячем.

— Владыка, я вижу, царевна, твоя дочь, весьма застенчива, — не сводя глаз с Клеопатры, промолвил