занимала огромная карта Советского Союза и сопредельных с ним стран. С глянцевитого листа смотрели стрелки, большие и малые, линии, сплошные и контурные — это маршруты движения германских войск на Москву, на Архангельск, к Волге, Астрахани, Баку, дальше в Иран, Ирак, Афганистан, Среднюю Азию, Индию.

Браухич, держа в руке цветную указку, бравым шагом подошел к карте.

— Я не сомневаюсь, Вальтер, — опередил его Гитлер и взял указку, — что вы, как главнокомандующий сухопутными войсками, назубок знаете проект директивы номер двадцать один, иначе план «Барбаросса»... Я сегодня подпишу этот документ, и он, обретя законную силу, войдет в историю.

Гальдер восторженно захлопал в ладоши, его примеру последовали остальные.

— Всего пять страниц машинописного текста, — Гитлер крутил в руках указкой, — но мир еще не знал такой гениальной, эпохальной директивы...

— Это тот случай, мой фюрер, — вставил Браухич, — когда русские говорят: мал золотник, да дорог.

— Еще до окончания войны с Англией, — фюрер согласно тряхнул рассыпавшейся челкой, — вермахт должен с ходу покончить с Россией. Я даю вам, господа генералы, срок: за два-три месяца мы должны поставить Советы на колени. Три месяца, ни дня больше! По восточному летосчислению мы нападаем на Россию в «год змеи». Это весьма символично, друзья мои, вермахт змеей вползет во вражескую страну!.. Седьмого ноября 1941 года я, а не Сталин буду принимать парад победоносных войск в Москве! К пятидесятому году Германия станет властелином мира! Эту победу мне предсказал дух самого Бонапарта!

Увлекшись, фюрер выронил из рук указку и, пытаясь поднять, наступил на нее, она хрустнула под ногами. Гальдер проворно кинулся за новой указкой, но Гитлер остановил его.

— Для германского солдата нет ничего невозможного! — Фюрер, заложив руки за спину, прохаживался перед генералами. — Мы победим всеми правдами и неправдами! Это единственный путь, и он верен морально и в силу необходимости. Цель оправдывает средства — таков закон наших предков! У нас и без того много чего на совести, но мы должны только победить!.. Помните, чем скорее мы разобьем Россию, тем скорее будем владычествовать над миром. Англия надеется на Россию и Америку. Исчезнет Россия, и надежда англичан на Америку развеется как дым. Уничтожение России возвысит и Японию... Янки — дерьмовые вояки, и японцы их мигом распотрошат... Мы дали маху, что еще минувшей весной не ударили по России. Но лучше поздно, чем никогда!

Фюрер закашлялся, на его бледной шее вздулись синие склеротические вены. Адъютант принес ему теплой минеральной воды. Сделав несколько глотков, Гитлер внимательно оглядел затаивших дыхание генералов и продолжил:

— Эта война станет войной двух идеологий и потому жестокой и бескомпромиссной. Здесь не должно быть места никакой жалости. Эта война будет резко отличаться от войны на Западе. На Востоке сама жестокость — благо для будущего. Народ, считающий Льва Толстого великим писателем, не может претендовать на самостоятельное существование!.. Однажды перед вступлением в Польшу я говорил и сегодня снова повторяю: нам следует рассуждать как господам и видеть в восточных народах в лучшем случае очеловеченных полуобезьян, которым нужен хозяйский кнут...

Не дав никому сказать и слова, Гитлер отпустил генералов, оставив только Вальтера фон Браухича и Франца Гальдера, начальника генерального штаба вермахта. Целых четыре часа они обсуждали в деталях план стратегического наступления.

— Большевики думают воевать, как в гражданскую войну, в приграничных районах, — говорил фюрер, прощаясь с генералами. — А я ударю по всему фронту и на всю глубину. Сталин ждет моего удара на Украине, я же нанесу его там, где никто не ждет, — на северо-западе, в Белоруссии!..

В мае 1941 года вермахт на Советский Союз, как первоначально намечалось, не напал. На своей роскошной вилле в курортном Берхтесгадене Гитлер, объясняя своим приспешникам причину переноса срока операции, распинался:

— Я нападу на Россию в ночь с двадцать первого на двадцать второе июня. Знаете, почему? У наших нордических предков эта дата символична. Все благие деяния начинаются в эту ночь, когда летний день длинный, а ночь коротка. Но эта быстротечная ночь, отмеченная таинственным знаком, покажется русским бесконечной, а небо — в овчинку... Я превращу ее в сплошной кошмар, в такой ад, что даже наступивший божий день увидится им мраком. Помните, господа, народы России это не люди в нашем обычном представлении, это — рабы. Мы не оккупируем, нет, мы германизируем их. Германия превыше всего! И еще, друзья, раскрою вам секрет: именно дух великого Бонапарта повелел мне начать войну в июне...

При этих словах Геринг сморщил лоб, силясь что-то вспомнить, затем, ухмыльнувшись, зашептался с Розенбергом. Фюрер заметил и недовольно сверкнул глазами. «Обо мне, бездельники, судачат, — болезненно мнилось ему. — Не так выразился, не так глянул. Хроническая болезнь людишек, которые злорадствуют над недостатками великих людей».

— Июнь в жизни Наполеона был самым счастливым. — В глазах Гитлера заискрились голубые льдинки. — В июне он одержал блестящие победы в Италии, в Маренго. Счастливые дни Тильзита тоже выпали на июнь!..

В ту ночь на вилле фюрера рекою лилось вино, произносились тосты, здравицы в честь «величайшего полководца всех времен». Пили шнапс, белое мозельское, шампанское, а Гитлер, как всегда, довольствовался слабо заваренным и чуть подслащенным чаем.

Геринг тоже говорил речь, восхвалявшую обожаемого. В душе ревнуя его к великому французу, рейхсмаршал все же поостерегся сказать фюреру, что в жизни Бонапарта был и последний июнь — тот, что принес ему позор поражения при Ватерлоо. А самое страшное, о чем Адольф Гитлер по своему невежеству не ведал: именно 22 июня Наполеон окончательно отрекся от престола.