— Ты шутишь? — Он снова засмеялся. — Сегодня же вечером они начнут ломиться к тебе в дверь. — Но он думал совсем о другом. — Мел, давай поженимся на Рождество.

— Хорошо. — Она еще продолжала находиться в каком-то оцепенении, и теперь все, что он говорил, казалось ей прекрасным. — Когда, на Рождество?

Это было похоже на сон, но она не понимала, как долго она спала. Она помнила комнату, заполненную мужчинами в темных костюмах, и свой отказ подписать контракт, но потом все было как в тумане, кроме этого телефонного звонка. Она даже не могла вспомнить, как добралась до дома. Шла ли она пешком?

Ехала ли на такси? Летела?

— Может быть, накануне Рождества?

— Конечно. А это когда?

— Через три с половиной недели. Годится?

— Да. — Она медленно кивнула. А затем спросила:

— Питер, я сумасшедшая?

— Нет, я считаю, что ты самая смелая женщина на свете, и я люблю тебя за это.

— Я боюсь.

— Не стоит. Тебя здесь ждет великолепная работа, и мы будем счастливы. Все складывается чудесно.

Ей хотелось надеяться, что он окажется прав.

Сейчас она думала о том, что совершила, отказавшись подписать контракт, но если бы они снова предложили ей, то она снова отказалась бы. Она приняла решение, и теперь ей придется приспосабливаться к новым условиям, чего бы ей это ни стоило, а этого она еще пока не знала.

— Что мне делать с домом?

— Продай.

— Может быть, мне лучше сдать его? — Мел стало дурно от мысли отказаться навсегда от милого ей дома.

— Ты собираешься вернуться в Нью-Йорк?

— Конечно, нет, если только ты не захочешь.

— Тогда зачем оставлять его? Продай дом, Мел.

Ты можешь вложить Вырученные деньги во что-нибудь здесь.

— Может быть, нам купить новый дом. — Она услышала звонок в дверь, но не отреагировала на него.

У Ракели был выходной, а ей сейчас не хотелось видеть никого, особенно репортеров, если они пронюхали о случившемся.

— Нам не нужен новый дом. Мел. У нас и так хороший дом. — По его голосу она поняла, как он счастлив. Но Мел не хотела жить в том доме. Это был дом Анны… их дом… а не ее …но, возможно, для начала…

— Послушай, постарайся расслабиться. Выпей что-нибудь. Мне надо возвращаться к работе. Я позвоню попозже. И помни, я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, — почти шепотом произнесла она. Почти час она не двигалась с места, обдумывая свой поступок, а когда позвонил Джордж, она попыталась объяснить ему. Он сказал, что сначала подумал, что она сошла с ума, но потом пришел к выводу, что это сугубо личное решение. Он согласился связаться с телестудиями Лос-Анджелеса, и к вечеру у нее было уже три предложения, а на следующей неделе ей предложили контракт с таким же окладом, какой ей хотелось получить в Нью-Йорке, только здесь ей пришлось добиваться два месяца. Но, конечно, Лос-Анджелес — это не Нью-Йорк. Но она произвела на студии такой фурор, что хождение на работу стало для нее мучением. Ее попросили доработать до 15 декабря, а затем она могла уехать за две недели до окончания контракта. Но Мел повсюду встречали как предательницу, и даже Грант, навестивший ее, заявил, что она не в своем уме, что у нее ничего не выйдет; она могла бы достигнуть многого в Нью-Йорке, но не в Лос-Анджелесе, и что она вообще не создана для семейной жизни. Жизнь казалась ей кошмарным сном, да и двойняшки смотрели на нее так, будто она предала их.

— Ты знала, что собираешься сделать это? — спросила Джесс, когда Мел рассказала им о своем решении. Но вопрос прозвучал так, словно дочь спрашивала, знала ли мать, что готовится совершить убийство.

— Нет, не знала.

— Когда он сделал тебе предложение?

— В День Благодарения.

Джесс все время укоризненно смотрела на мать, а Валерия настолько нервничала, что ее, казалось, тошнило всякий раз, когда Мел бросала на нее взгляд, и даже она не очень обрадовалась переезду. Им предстояло менять школу в середине года, покидать свой дом, своих друзей. А когда Мел выставила дом на продажу, то думала, это убьет ее. Его продали в первые же выходные, и, узнав об этом, она села на ступеньки и заплакала. Все происходило слишком быстро. Казалось, только Ракель трезво оценивает происходящее, укладывая бесконечные коробки для переезда в Калифорнию.

— Я говорила вам, миссис Мел… я говорила вам прошлым летом… что через шесть месяцев…

— О, ради бога. Ракель, молчи. — Но посреди сборов Мел вдруг пришло в голову, что она не знает, как быть с Ракелью. В доме Питера для нее не будет места, а эта женщина прожила с ней многие годы.

Как-то в полночь по калифорнийскому времени, в три часа по нью-йоркскому, она в панике позвонила Питеру.

— Что мне делать с Ракелью?

— Она больна? — Он уже почти заснул, когда она позвонила ему, но Мел вовсе не хотелось спать.

— Нет, я не знаю, брать ли ее с собой.

— Ты не можешь этого сделать. Мел.

— А почему? — Она закусила удила.

— Для нее нет места, и миссис Хан убила бы ее.

— Лично я предпочла бы, если бы Ракель убила миссис Хан.

— Миссис Хан искренне предана моим детям. — Он впервые говорил с ней подобным тоном, и Мел это не понравилось.

— Ракель предана моим. Ну и что?

— Будь благоразумна.

Насколько она должна быть благоразумной? Она отказалась от своей работы, дети отказались от своих друзей и школы; от чего же еще он хочет, чтобы она отказалась? И от Ракели?

— Если она не поедет, Питер, то ни я, ни дети тоже не приедем.

— О, ради Бога. — Но затем он решил, что слишком поздно спорить. — Хорошо. Мы снимем ей квартиру.

— Спасибо. — Мел объявила эту новость Ракели на следующее утро, все еще досадуя на Питера, но на этот раз ее удивила Ракель.

— В Калифорнию? Вы сошли с ума? Я живу здесь, в Нью-Йорке. — Она улыбнулась, когда Мел поцеловала ее в щеку. — Но все равно, спасибо за заботу.

Мне будет не хватать вас. Теперь вас ждет хорошая жизнь. У вас. Мел, будет хороший муж. У меня тоже есть поклонник. Возможно, рано или поздно я выйду за него замуж, и я не хочу ехать в Калифорнию.

— Мы будем тоже скучать без тебя. — Им предстояла новая и непривычная жизнь. Даже мебель Мел сдавала на хранение. Для нее в доме Питера не было места. Шли дни, и Мел все больше убеждалась, что перемены в ее жизни даются ей с трудом.

Пятнадцатого декабря, на две недели раньше срока, обусловленного контрактом, она в последний раз вела одиннадцатичасовой выпуск новостей из Нью-Йорка. Мел знала, что спустя примерно две недели она выйдет в эфир в другой студии, в Лос-Анджелесе, но нью-йоркский период ее жизни закончился. Навсегда. Она заплакала, отложив микрофон, и вышла из студий, где за дверью ее ждал Грант. Он обнял ее, покачал головой, как удивленный отец, который все-таки гордился ею. Она наконец устроила свою жизнь, и он радовался этому. Питер Галлам был прекрасным человеком. Грант надеялся, что все сложится у нее удачно: карьера, отношения с детьми, переезд. Ей предстояло многое. Но Мел справится с этим.