объективность – чуете разницу? А при нашей-то нищете – да разве пройдешь мимо? Вот кабы имел златые горы…
– Ну и как? – растянул зачем-то рот до ушей Жерех.
– А никак. Одно утешение – плох моряк, не болевший триппером. Все познать надо, дурное это место, люди. По башке надавали, аппаратуру отобрали; кабы не отбились, – Туманов выразительно постучал по газовой каморе «калашникова», – давно бы под кустиком отдыхали. Еле ноги унесли…
– Нашли свой лагерь? – Тамарка равнодушно зевнула.
– Пытались. Что-то там безусловно есть. Парни с оружием блюдут свои цеховые интересы. И даже больше.
– И кое-что еще, о чем болтать не надо, – загадочно пропела Тамарка.
И вдруг он уловил сигнал тревоги. Застучал молоточек под черепной коробкой: тики-так, тики-так… Он скосил глаз направо: так и есть. Дина подавала знак. Может, больше прикидывалась, чем умирала от недомогания? Полуприкрыв веки, она чуть сползла со стула и слегка, почти незаметно, двигала правой рукой ладонью по коленке – из стороны в сторону. На воровском «глухонемом» – сомнение, подозрение. Жест широко применяем. Нет нужды говорить, что воровские символы и жесты с давних пор используются не только обитателями тюрем и колоний, но и их теоретическими антиподами. Вряд ли она пытается пресечь его треп. Последний уже свершился. Поздно пить боржоми после драки. Заметила то, что в пылу вранья прошляпил он. Кто-то многозначительно переглянулся, подал знак… Но не явно – в противном случае она бы давно открыла огонь и положила всех на пол (ей не привыкать). Значит, сомневается, а вдруг причудилось?
Жерех изогнулся угрем и плавно поднялся из-за стола. Контроль! Патрон в стволе, надо быстро отвести предохранитель…
– Задолбала ваша птичья водичка… – пропел бородатый. – Сейчас мы с тобой, парень, коньячка врежем и побухтим за жизнь тяжелую…
Он зашел Туманову за спину и стал возиться в навесном шкафу, наводя тень на плетень. Если что и замыслил, то зря он так. Подобные номера не проходят. Для тертых калачей эти орешки – семечки. Павел отклонился, передвинулся боком вместе с колченогим стулом – дабы держать на виду этого мутного шаромыжника. И… на мгновение упустил из виду остальных. А Есаулов тоже был не лыком шит. Бесконечные отсидки развивают реакцию… Тяжеленная бутыль с самогоном, мирно стоящая между Тумановым и «сбитнем», вдруг понеслась ему в лицо!.. Такой пассаж он явно не предусмотрел. Да где это видано! Эта публика пожертвует, и весьма охотно, свободой, родиной, мамой, корешами, собой, наконец, но чтобы пятью литрами!.. Он опешил непростительно. Хватать бутыль не стал – глупо; хотел уйти, но не успел – емкость ударила в грудь. Не смертельно, но обидная потеря времени. Туманов только и смог вскочить на ноги, чтобы ударить вихрем – всех враз… Но резкий огонь прожег затылок – точно молния блеснула. Кто-то приложился к его голове тяжелым, чугунным (горшком, что ли?). Автомат из рук вынули, самого бросили лицом в стол, и последнее, что он услышал, был отчаянный визг Дины и отрывистые пожелания «блаженного»:
– Ремешок на него накинуть! Ремешок!
Прохлаждаться в «стране дураков» – мало резона. Неимоверным усилием, чуть почуяв проблеск в сознании, он заставил себя очнуться. В голове творилось что-то непотребное. Открой глаза – и мир завертелся бы каруселью, и он снова бы ухнул со всей высоты.
– Куда его денем? – это, кажется, Есаулов. – В расход?
– Убивать нельзя, контора на хвосте. Пусть сами решают, – а это распоряжался старина Жерех на правах старшего – рассудительный и… напевный.
– Пустой лох – ни деньжат, ни барахлишка. Тьфу…
– А ты вдуй ему в трубу – пусть знает наших, – ехидно выцедила Тамарка.
– А ну цыц, малява! – рассвирепел Есаулов.
– Не метай искру, Прошка! – опять вмешался Жерех. – А ну живо тащите их с кишкодрома. Этой дряни нам еще тут не хватало…
Он почувствовал, как что-то острое, обжигающее вонзается в кадык. Боль была настолько пронзительной, он не выдержал, открыл глаза. Васька Блаженный баловался ножичком.
– Ага, смерти боишься, падла?.. Правильно, больно будет, бои-и-иссь…
Щербатая пасть ощерилась до ушей. Можно плюнуть в пробоину и не промазать. Но что с ним после этого будет? Он попытался пошевелить руками – никак. Связан. Спеленали как ребенка, уроды.
Говорят, враги наши тоже смертны. Но когда?! Туманов закрыл глаза и прикинулся бесчувственным. Пусть режут, пусть пинают. Те и не замедлили. Серия торопливых пенделей отдалась в груди ноющей болью.
– Ух, запечалился, козел! – заорал Блаженный. – А ну сделай чавкало попроще! Чего рот разинул, с- сука!..
– Отпустите его! – завизжала где-то Дина. – Делайте что хотите со мной, а его отпустите!
– Ух ты! – обрадовался Блаженный и перестал бить. Послышалось отвратительное бульканье, означающее плотоядный смех. – А че, голуба, это мыслище… Спаримся, да? Ну-ка, давай, мы тебя пощупаем…
– Потенты и импотенты, в очередь! – истерично захохотала Тамарка.
– Не красавец я, конечно… Но впарить могу… – бормотал, отдаляясь, Блаженный. – Ну, не шурши, не шурши, голуба, давай по-любовному…
– Убери свое хрюкало, сволочь… – хрипела Дина. – Умойся сперва, а потом лезь…
Жерех с Есауловым дружно хохотали.
– Васька, ты бы, блин, и впрямь помылся? Сопли висят, а к бабе порядочной лезешь.
Раздался звук раздираемой ткани и отчаянный Васькин вопль:
– Урою, падла!.. Зарежу!!! Она мне руку прокусила, мужики-и!..
– Не подходи… – хлесткий треск пощечины, короткий крик Дины. Туманов заскрипел зубами. Волю бы рукам – ему и полминутки бы хватило разделаться с бандой.
– Все, отставить! – рявкнул Жерех. – Они нужны Кудлатому без синяков и спермы! Относи в подсобку. Прошка, давай мужика, а мы с Тамарой – эх, парой! – эт-ту с-суку…
Напоследок его крепко двинули в висок. Бросили. Туманов поплыл, отчаянно пытаясь удержать сознание. До боли прикусил язык. Но боль не спасла. Он втягивался в трясину. В вонючую, густую, как повидло. Эх, Есаулов, что ж ты бросил коня?..
А, очнувшись, он вспомнил, кто такой Петр Леонидович Жерех. Фото в профиль, фото в анфас – интеллигентный ублюдок, терапевт по специальности и носивший в богатой на криминал жизни фамилию Звалыгин. 93-й год, приговор суда – «тринашка» с конфискацией (где-то не досидел). Вел его дело не Туманов, а друг и напарник Лева Губский – успешно довел до скамьи и засадил сукиного сына на нары (оттого Туманов и в курсе; оттого и не знает о нем Жерех – потому что не пересекались их пути). Будучи участковым терапевтом, обходил Звалыгин квартиры богатеньких патронируемых им и вроде как их лечил. Эскулапом слыл неплохим, помогал словом делу («Здравствуйте, милейший, я ваш доктор Айболит, он под деревом сидит…»). Несколько раз увольнялся из районных поликлиник и переходил в другие, тоже районные. Видимо, зарплата невысокая, выдаваемая через полгода, – его устраивала. Для души работал. Последнее место трудоустройства – участковый врач Пятой железнодорожной поликлиники. Там и заметили правоохранительные органы странные вещи: как придет, скажем, Петр Леонидович на дом к богатому пациенту, так по прошествии месяца тот скоропостижно (от пули в голову) и умирает, а ценные вещи куда- то пропадают. Но заметили они это не сразу, а лишь после того, как поголовье богатых и больных на жилмассиве имени Героев-челюскинцев резко сократилось (чем не пропаганда «бедного и здорового» образа жизни?), и по домам поползли нехорошие слухи. Тогда и схватились за головы сыщики. И Лева Губский в их числе. Брякнули «смежникам» в соседние РОВД, сложили, отняли, прослезились… И хапнули всю банду: лично эскулапа, двух подружек-сбытчиц, троих грузчиков и фургон службы «Автосервис», на котором отвозили краденое по заточенным местам…
Так вот кем мы были и кем мы стали, дорогой доктор. Хотя, с другой стороны, и непонятно – кем?
Думай, верхняя конечность… Дина рядом, но без сознания – господи, как это прекрасно (то, что рядом, а не то, что без сознания). Худенькое тельце, личико серое, осунувшееся, руки за спиной и ноги связаны,
