– Иди, мужик, пожуем и отбуксуем твою зазнобу в голубятню, пускай отлеживается, – приговаривал бородатый, степенно помешивая ложкой в миске с варевом. – А то смотри, коль девка твоя и вправду хренова, можем и сейчас. Уж больно видок у нее так себе. А, услада, ты как прилечь?

– Я подожду, – прошептала Дина, – вы кушайте, кушайте…

– Крепкая баба, молодца, – рассудительно заметил «сбитень», разливая по ржавым кружкам остатки самогонки. – Ну давайте, братва, поехали. Будемте здоровы.

Самогон был слабоват – не крепче винного напитка. И сивушными маслами перепичкан. Но, впрочем, щи, на которые Туманов набросился после первой, прогоняя вставшую в горле тошноту, удались на славу – наваристы, ароматны. Он выхлебал миску и не моргнул.

– Путный мужик, – с хитринкой заметила деваха, закуривая новую сигарету. – Ну-ка, давай котелок, еще налью. Любим мы таких, которые и пожрать, и выпить… Ты и поработать, наверное, не промах, ась, мужик?

– И пострелять, – хмыкнул «сбитень».

Туманов не ответил. Он и помолчать был не промах.

– А ну-кся, Васька, сгоняй до реактора, проведай, как он там фазотронит? – распорядился бородатый.

– Гы-гы, – «поддавала» придурковато оскалил прыщавый рот. Полудюжины передних зубов у него не хватало, остальные напрочь съела гниль (где-то на «зонах» родина щедро наградила парня цингой). Не сказав вразумительного слова, он резво подскочил и шмыгнул в пристройку, откуда быстро донесся стук отодвигаемой крышки подпола.

– Реактор? – удивился Туманов.

– Самогонный, – буркнул «сбитень».

– Ну ты необразо-ованный… – протянула деваха, являясь из кухни с новой миской похлебки. – Давай, топчи. Тебя как звать-то, тьма некультурная?

– Да-да, сообщи, мил-человек, свои реквизиты, – пропел бородач.

– Деньжат в банках не храним, – подыграл Туманов. – Мы народ несложный… Савелий Влюбченко, – как бы представился он. – А это Натаха, законная жена.

Взоры присутствующих обернулись к Дине, которая, отдохнув, вроде стала оживать. Бородач хлопнул в ладоши.

– Тамарка, еще миску! Гулять так гулять!

Сгибаясь под тяжестью бутыли с мутноватым содержимым, появился «поддавала».

– А это Васька Зарубин, – представил бородач, – Василий, едри его, Блаженный.

Разлили по новой. Бородача, как выяснилось, звали Петр Леонидович Жерех, деваху-бандитку – Тамарка Карпищева, а угрюмый «сбитень» был отрекомендован как Прошка Есаулов – хахаль ейный.

Туманову плеснули больше всех.

– Не многовато? – засомневался он.

– Не боись, парень, жри, – мрачно хохотнул Есаулов.

Жерех поддержал:

– Мы ж не япошки – потреблять саке фарфоровыми мерзавчиками, предварительно доведенное до комнатной температуры… Фу, блядство какое… У нас, паря, своя закваска. Давай, не жмись, хлестани. Перепьешь – мы тебя наверх откантуем – с женщиной твоей там и заночуете. А Васька Блаженный не барин – в сенцах переспит. Верно, Васька?

– Гы-гы, – дурковато выразил согласие Блаженный, – нам, татарам, без разницы, Петр Леонидович.

Один из неприятных аспектов текущего действия заключался в том, что физиономия Жереха была Туманову знакома. После второй кружки это понимание самым недобрым образом усилилось. Но не голос. Столь напевные словеса до сего дня он слышал только в исполнении не слишком одаренных актеров. Знакомым было лицо. Сними с него бороду и омолоди лет на десяток, он бы вспомнил. А так не шло. Внимание рассеивалось, да еще эта сбивающая с панталыку борода, делающая контуры лица лишенными законченности и меняющая человека кардинально. Что-то из ретро. Из изредка всплывающего в памяти бытия оперуполномоченного Железнодорожного РОВД, когда он был легален и ловил преступников.

– А вы кем будете, мужики? – спросил Туманов, заедая пойло перепревшим в подвале огурцом.

– А ты не бери в голову, земляк, – посоветовал Жерех. – Рыбаки мы. В Тогол рыбку сплавляем. Живем в Запьяново, а тута у нас фазенда. Не шибко благоустроенная, сам видишь, но свыклись. Тут река под боком, может, заметил? Таймень охреневает просто… На протянутую руку бросается. Сардон, кондевка – кишмя кишат, а их не ловит никто – в падлу – выбрасывают. А к августу и вовсе хохмарь начинается: тогунок – рыбешка такая меленькая – выходит из Енисея и вдоль бережка плывет в верховья – рожает она там. На хрена? – не ведает никто. Свихнутый, наверное. Его тралом можно брать, и тоннами, тоннами… – белесые глазки Жереха зажглись азартным блеском. – А рыбка в своем роде уникум. Из воды достаешь, сразу в соль – через три минуты за хвост рожей вверх поднимаешь: не падает – считай, готово. Жри на здоровье… Быстрое питание. А вкус – о… Куда там крабам с лангустами…

– Браконьерничаете, стало быть, – усмехнулся Туманов. Вроде бы и не осуждал (куда уж тут осуждать: сидеть посередь рыбкиного изобилья и не попасть в браконьеры – дураком надо родиться), но компашка выразила ему свое недовольство.

– А ты рыбнадзор? – фыркнула Тамарка.

– Не-е, он шибко идейный. Правильный, – пробасил Есаулов, – жизни не нюхал. Вот кому показать надобно жизнь-то.

– Вах-вах, – встрепенулся Блаженный. До этого он с аппетитом жрал пойло и откровенно пялил косяка на не примкнувшую к застолью Дину.

– А ты сам-то, умник, каких кровей? Чем промышляешь со своей бабой? – полюбопытствовал бородатый.

Версия у Туманова имелась, хотя и настолько тупая, что бесила – как будто была не собственного изобретения, а навязанная. Но иной не было.

– Сам работаю в службе безопасности одного банка. Вернее, работал, пока не лопнула лавочка… Может, слышали – банк «Эллада»? Нет? А жена журналистка, из газеты «Декада», три раза в месяц выходит. Новая газета, полгода назад образовалась. Поступила информация, как у них говорят, из непроверенных источников, что на одной из заброшенных баз Министерства обороны недалеко от Медвежьего ущелья под «крышей» МЧС орудует заводик по производству наркоты из химии…

Уж больно официально у него выходило. Почувствовав фальшь своих слов, Туманов заткнулся.

– Ну и что? – Есаулов недоверчиво взглянул и покорябал квадратный подбородок.

– Как что? – удивился Туманов. – Письмецо позвало в дорогу, вот что… Мужики, вы не понимаете, это же крутые бабки! Любая горячая актуальная информация – это крутые бабки. Завсегда найдутся люди, готовые за нее платить. Не за тенденциозное освещение, не за фуфло на палочке на потребу толпе, а за