как самураи, – а сама иномарка стала сноровисто разворачиваться поперек дороги, совершенно игнорируя приближающийся с противоположной стороны грузовик. Двое открыли огонь…
– Пригнись! – заверещала Шура. Вывернула руль вправо и сгорбатилась за панелью. Я сползла на пол, но вместо того, чтобы зажмуриться, вытаращила глаза. Вытянула шею и стала свидетельницей исполненного драматизма второго акта. Водитель грузовика – «ЗиЛ-5301» с застекленной будкой – очевидно, посчитал, что иномарка совершает разворот, и не остановился, а лишь слегка сбросил скорость. Обнаружив, что иномарка стоит как вкопанная, он запоздало врезал по тормозам, но не рассчитал тормозного пути – пришлось срочно сворачивать вправо. Проскочив канаву водостока, «бычок» взмыл правыми колесами на гребень тянущейся вдоль дороги осыпи. Кабина вписалась в вираж, прошла влево, а будка оказалась менее устойчивой – попав на откос, стала падать. Удар впечатляющий – зазвенев стеклами, будка с надписью «Аварийная ЖКХ» придавила багажник иномарки, и капот последней взлетел в небо, будто лошадь, вставшая на дыбы. Кабина поползла за будкой…
А те двое продолжали палить, не позволяя Шуре толком вывернуть руль. Мы тряслись по своей стороне обочины – по канавам, по буграм. Но постепенно машина забирала влево, сокращая расстояние до дороги. Заднее стекло со звоном разлетелось. Что-то затрещало под капотом – словно киль корабля, напоровшийся на риф.
– Крыло! – завизжала Шура. – Ежкин свет, крыло расхерачила!
– Я заплачу! – верещала я. – Гони, Шура, гони!..
Трясясь, как подвода по проселочной дороге, мы кое-как взгромоздились на шоссе. Там Шура и утопила педаль до отказа в пол. Выписав пару кренделей, шуганув на обочину допотопный «Урал» с люлькой, «Хонда» выровняла курс и покатила по прямой. Я обернулась. Место происшествия стремительно удалялось. Из перевернутых машин выбирались люди – перепуганные, но не пострадавшие. Стрелки, прекратив пальбу, пристально смотрели нам вслед. А издалека, со стороны аэропорта, пронзительно сигналя, к месту аварии спешил рейсовый автобус.
– Шура, ты гений, – прошептала я, возвращаясь на сиденье…
В полукилометре от печально известного в городе поста ГАИ женщина притормозила и съехала в кусты.
– Аллес, подруга, давай прощаться. До могилы тебя не забуду.
Шуру нешуточно потряхивало. Она старалась казаться спокойной, но каждый вздох, каждая судорога выдавали ее с головой. Я сама понимала, что последняя сцена – перегиб.
– Шура, тебе надо что-то делать, – заметила я робко. – Номер твоей тачки они срисовали. Даже не знаю, что посоветовать.
– Ладно, выметайся, – Шура с плохо скрываемым отчаянием закусила губу. – Придумаем что-нибудь. Через пост я тебя не повезу, пойдешь пешком. Мне там тоже делать нечего – смотри, на что машина похожа.
– А куда ты?
– В кусты, куда же еще, дорогуша? В ста метрах – вон за той лужицей с камышами – видишь – проселочная на Лешиху. Тачку у ребят на станции спрячу – а там помозгуем, на что ее обменять.
– Возьми, Шура, спасибо тебе, – порывшись в сумке, я отдала ей две перетянутые резинками пачки долларов, тысячи полторы, и несколько тысяч «деревяшек». – На машину, конечно, не хватит, Шур, но в крайнем случае, добавишь…
Небрежно бросив рубли в бардачок, Шура уважительно помусолила валюту.
– Неплохо, милочка, неплохо… Ну что ж, совесть у тебя есть, а это немного утешает. Сама не знаю, почему. Ну ладно, выметайся, не задерживай. Счастья тебе.
Я не особо кочевряжилась.
Окольными «козьими» тропами – через деревеньку, через силосный «тауэр», минуя околицы садовых участков – передвигаясь при этом чуть не бегом, чтобы не нарваться на местный криминальный элемент, я обошла гаишников и напрямую вышла к Юго-Западному жилмассиву – однообразным облезлым коробкам, раскинувшимся на огромном пустыре. Отсюда можно было смело ловить такси. Через полчаса, приняв теплый душ (за умеренную плату) в новом чудо-туалете на Красном, сменив в какой-то китайской лавчонке белье, я уже сидела в парикмахерской и мучительно пыталась вспомнить, как будет по-научному «изготовитель париков».
Отчаявшись, спросила у мастера.
– Пастижер, – улыбчиво отозвалась добродушная тетушка со следами хронического недоедания на впалых щеках. – Но вам, женщина, ни к чему эти извращения. Вашим волосам требуется не накладка, а добрая расческа. Плюс небольшое подравнивание.
– В таком случае перекрасьте меня, – попросила я. – Во что-нибудь грязное и отталкивающее. Чтоб мужики не лезли.
– Неужто лезут? – ахнула тетушка.
– К сожалению, да, – вызывающе ответила я. – Целыми конторами.
У цирюльницы имелся на совести свой аналог клятвы Гиппократа, не позволяющий ей, как она выразилась, «губить то, что природой создано для любования». Поэтому особенно она меня не уродовала. Обкарнала лишнее, вздула челку, перекрасила в русый цвет, а напоследок провела какое-то модное мелирование, благодаря чему я стала бледно-рыжей стервой с продольными белыми полосами. Тигрицей какой-то.
Впрочем, в сочетании с черными очками и новой светло-коричневой джинсовкой получилась не самая худшая цветовая гамма. В начале шестого дама в очках и без оружия посетила Главпочтамт, уединилась в кабинке и по коду набрала Иркутск.
– Вовочка, – сказала я совершенно спокойным умирающим голосом, – крошка. Прошло очень много времени. Не говори мне, что ты ничего не узнал.
– Да нет, отчего же, забавная ты наша, – устало отозвался координатор Зуев. – Твой аэропланчик ровно час двадцать пребывал в воздухе. Сел на аэродромчике, находящемся под патронажем местного царька краевого масштаба – в Картышево. Это поселочек деревенского типа километрах в двадцати к югу от Красноярска. Аэродромчик новый, построен три года назад. Говорят, очень экономит время и нервы тамошним любителям полетать.
– Не останавливайся.
– На борту, помимо парня в наручниках, находился еще и груз под секретной литерой. Десятка полтора зеленых ящиков, похожих на цинки от патронов, но в несколько раз покрупнее. По прибытии груз был взят под охрану сотрудниками краевого Управления безопасности и складирован в местный ангар, а твоего парня под солидным конвоем перевезли в аэропорт Емельяново и погрузили на Як-40, приписанный к иркутскому авиаотряду УГА РФ. Через несколько минут он должен взлететь. А пока под парами.
– Остановить невозможно?
– И не думай, Любаша. У этих людей не липовые корки. Они действительно сотрудники безопасности. Девятое управление: организованная преступность и наркотики. Чтобы их остановить, нужны веские основания либо рота спецназа. А борт, между прочим, перевозит груз – так что сама понимаешь.
– Ладно. Куда летит самолет?
– Вахтовый поселок Столбовое. Район шестидесятой широты, Енисейский кряж… Ты почему ахнула, Любаша? Что-то не срастается?
– Ни почему, – сказала я, – Столбовое так Столбовое. Дальнейший маршрут отследить сможете?
– В Столбовом нет наших людей.
– Но там есть диспетчер и перевалочная база газовиков. Неужели они откажут в одолжении? Одолжение-то грошовое, Вовочка.
– А ты откуда знаешь?
– От верблюда.
– Ох, Любаша, мудришь ты со своими секретами, – Зуев по-стариковски развздыхался. – Хорошо, будь по-твоему, мы передадим запрос. Завтра позвони Пургину.
– Это еще зачем? – насторожилась я.
– Лично просил. Хочет с тобой пообщаться. Соскучился. Сказал, что очень важно. Сегодня не может – у него вызов на паркет.
