картографа и оставляя за собой ровный почернелый шар.

— София перед смертью убеждала меня, что создаётся новая Система мира. О, в этих словах нет особой новизны. София знала, и я знаю, что так зовётся третий том ваших, сэр Исаак, «Математических начал». После смерти Софии я ещё больше уверилась в её правоте и в том, что новая система родится не в Версале, а здесь. Здесь пройдёт её нулевой меридиан, от которого все будут вести отсчёт. Приятно думать, что новая Система появится на свет, и мне, возможно, выпадет скромная роль стать её восприемницей. Глобус с его ровными линиями параллелей и меридианов для меня — эмблема этой Системы, как крест — символ христианства. Однако меня смущает видение пылающего глобуса. То, что происходит перед вами, лишь бледное его подобие; в моих кошмарах оно и прекраснее, и страшнее.

— Что, по мнению вашего высочества, означает это видение? — спросил Даниель Уотерхауз.

— Что система, выстроенная на неверных основаниях, изначально обречена, — сказала Каролина. — О, все будут дивиться её чёткости и соразмерности, восхвалять гений её создателей. Возможно, она простоит десятилетие, или век, или даже больше. И всё же если она будет создана неверно, то в конечном счете сгорит, и моё видение осуществится куда более гибельным образом.

Принцесса толкнула дымящийся глобус. Он уже обгорел полностью и превратился в чёрный невыразительный шар.

Даниель нагнулся и протянул руку, помогая принцессе встать. Каролина, повернувшись к Ньютону и Лейбницу, продолжила:

— Меня заботят не столько банкиры, купцы, часовщики или люди, которые ищут долготу, и их роль в создании новой Системы. Даже не алхимики и астрономы. Кто меня заботит, так это мои философы. Если они ошибутся, если в Системе будет изъян, она в конечном счете сгорит. Прекратите ругань, и за работу!

— Как пожелает ваше королевское высочество, — сказал Ньютон. — Чего вы от нас хотите?

— Барон фон Лейбниц, возможно, прав, — начала Каролина. — Хотя вы и большинство других членов Королевского общества — настоящие христиане и верите в свободную волю, самые теории и методы, распространяемые Королевским обществом, заставляют многих сомневаться в существовании Бога, божественности Христа, власти Церкви и утверждении, что у каждого из нас есть душа, обладающая свободной волей. Вот, доктор Уотерхауз недавно сообщил мне прискорбную новость, что совершенно отказался от этих взглядов.

И Ньютон, и Лейбниц воззрились на Даниеля в полном изумлении. Видя, что такие умы его осуждают, он мог только выдавить слабую улыбку и пожать плечами. Каролина продолжала:

— А поскольку на них в значительной мере основана наша цивилизация, мне видится здесь одна из причин, по которой новая Система мира может нести в себе семя собственного разрушения. И вы, сэр Исаак, и вы, барон фон Лейбниц, не видите противоречий между вашей верой и бесстрашным следованием натурфилософии. Однако вы кардинально расходитесь в том, как их примирить. Если вы двое с этим не разберётесь, то не разберётся никто; вот чем я и прошу вас заняться.

— Слова вашего высочества касательно новой Системы и угрозы её грядущего краха напомнили мне о том, что я не понимаю в философии сэра Исаака, — сказал Лейбниц. — Сэр Исаак описывает систему, в которой небесные тела удерживаются на орбитах и вращаются по ним бесконечно. Прекрасно. Но, по его мнению, Бог, создавший и запустивший эту систему, должен время от времени чистить её и даже исправлять, как часовщик свою работу. Словно Богу недостало предвидения или могущества сделать движением вечным.

— Вы придаёте чрезмерное значение совершенно несущественному отрывку из моей «Оптики», — возразил Исаак.

— Напротив, сударь, он крайне важен, если неверен и внушает людям ложные мысли!

— Коли вы так рьяно стремитесь исправить мои ошибки, герр Лейбниц, позвольте отплатить вам той же монетой. Сравнение Вселенной с часами, а Бога с часовщиком неверно. Ибо часовщику даны факты и законы природы, например, что гиря опускается к центру земли, а сжатая пружина расправляется. Исходя из них, он собирает некие механизмы, более или менее хитроумно использующие законы природы. Умелые ремесленники мастерят часы, которые реже надо исправлять, а совершенный ремесленник, вероятно, изготовил бы механизм, вовсе не нуждающийся в исправлении. Однако Бог не просто соединяет данные ему предметы и силы; Он сам Творец этих предметов и сил. Он их создал, Он их и сохраняет. Ничто в мире не происходит без Его надзора и руководства. Думайте о Нём не как о часовщике, но как о короле. Если бы существовало королевство, в котором всё постоянно происходит правильно и упорядоченно без участия короля, и без его внимания к происходящему, и без его распоряжений, то такой король был бы королём лишь по названию и не заслуживал бы уважения своих подданных.

— Как Бог Спинозы, — вставила Каролина, — если я правильно понимаю ваше сравнение.

— О да, ваше высочество. И ежели барон фон Лейбниц считает, будто мир не нуждается в постоянном руководстве и надзоре со стороны Бога, то, по моему мнению, именно его философия будет толкать людей к атеизму.

— Мой взгляд не таков, и, я думаю, вам это известно, — сказал Лейбниц. — Я верю, что Бог постоянно участвует в жизни мира, но не в том смысле, чтобы исправлять его, когда механизм портится. В противном случае пришлось бы сказать, что Бог допускает ошибки и в чём-то меняет Свои решения. Я верю в предустановленную гармонию, в то, что Бог всё провидел, обо всём заранее позаботился.

Сэр Исаак собрался что-то возразить, но тут вмешался Даниель:

— Это, по-моему, самая неинтересная тема из всех, что вы могли затронуть. Вы спорите о значении некоторых слов и применимости некоторых метафор: часовщик, король и прочая.

И Лейбниц, и Ньютон стиснули губы, удерживая возражения, готовые посыпаться как из ящика Пандоры. Чтобы не оправдываться до конца дня, Даниель повернулся к Каролине и без паузы выпалил:

— Или формулируя иначе: согласны ли вы, ваше высочество, принять за истину, что и сэр Исаак, и барон фон Лейбниц верят в Бога, промышляющего о Вселенной? И что этот Бог, создавая Вселенную, не допускал ошибок?

— О да, доктор Уотерхауз, очевидно, что оба они в это верят. Хотела бы я сказать то же самое о вас!

— Я не участвую в диспуте, ваше королевское высочество, так что оставим в стороне мои взгляды.

— Напротив, доктор Уотерхауз, — возразила принцесса. — Во всех читанных мною философских диалогах обязательно присутствовал собеседник, настроенный скептически…

— Или просто глупый, — вставил Даниель.

— Будь он скептик, глупец или то и другое вместе, собеседники должны его убедить. — Каролина раскраснелась и оживилась совсем по-девичьи. Она взглянула на Ньютона и Лейбница, ища поддержки в своей затее, и, сочтя, что они согласны, вновь повернулась к ошарашенному Даниелю, который говорил:

— Следует ли понимать, что теперь цель этого диспута — моё религиозное обращение?

— Вы сами сейчас сказали, что чувствуете себя глупцом, — заметила Каролина с лёгкой досадой. — Так что слушайте и просвещайтесь.

— Я в распоряжении вашего высочества и готов к просвещению. Однако позвольте сказать, что моя глупость и мой скепсис — две стороны одной медали. Джон Локк, думающий так же, описал этот взгляд словами куда лучше, нежели удалось бы мне. Не стану отнимать у вас время, рассказывая о нём подробно, краткая же суть такова: рядом с такими людьми, как Ньютон и Лейбниц, такие, как я и Локк, особенно ясно сознаём ограниченность наших разума и чувств. И не только наших, но большинства других людей. А занимаясь натурфилософией, мы прозреваем величие и сложность Вселенной в редких крупицах знания, которые до недавнего времени были от всех сокрыты, да и сейчас ведомы лишь немногим. Несоизмеримость великих загадок Вселенной и наших жалких способностей заставляет нас очень скромно оценивать себя в плане того, что мы можем и чего не можем понять, и с недоверием относиться ко всякому, кто провозглашает догмы или думает, будто во всём разобрался. Тем не менее я признаю, что если кто и может разобраться, то именно эти двое. Поэтому я буду слушать при условии, что они ограничатся интересными темами.