Пояс полетел в крокодила и пропал в его пасти. Саблю Джек метнул в плот, и она, на удачу, воткнулась в мачту. Он взмахнул ножнами, словно собираясь бросить из вслед поясу и башмакам. Крокодил, устремив на него щелевидные зрачки, распахнул пасть, чтобы схватить добычу, и Джек, не выпуская ножен из рук, втолкнул их между огромными челюстями, как распорку.

Напрасно он рассчитывал, что противник так и останется с открытой пастью: ножны доставили тому лишь несколько неприятных мгновений, однако, как Джек уже не раз убеждался на примере других противников, порою большего и не требуется. Пока крокодил избавлялся от досадной помехи во рту, Джек разоблачился. Пока другой крокодил заглатывал его одежду – доплыл до мачт. Пока два крокодила спорили за право первым его схватить – выбрался на плот и выдернул из мачты саблю. К плоту стремительно – так, словно его тянули на буксире за парусным кораблём, – приближался молодой крокодил. Он с разгона преодолел половину фок-мачты, и Джек аккуратно снёс ему голову. Туловище рухнуло в воду и стало пищей другим крокодилам. Второй взмах сабли перерубил верёвку гарпуна, и мачты вновь двинулись по течению. Вскоре они миновали подводную отмель и вплыли в гавань, медленно вращаясь в невидимом водовороте.

Здесь же была и королевская барка. Со второй попытки Джек добросил верёвку до товарищей, и те, сматывая её, подтащили мачты вместе с ним, как рыбину.

Джек успел обгореть, однако экваториальное солнце казалось целительным бальзамом в сравнении со взглядом королевы Коттаккал.

– Я оценил мудрость вашей традиции, о королева, – сказал Джек, когда его плот приблизился к барке. – И один на тысячу не вышел бы живым из этого испытания. А насколько я могу судить, один на тысячу – нормальная пропорция честных людей в любом сообществе.

Однако здесь его речь грубо прервал вопль почти всех сидящих в лодке. Джек обернулся и увидел исполинского крокодила, добрых двадцать футов с походцем, который не столько взбирался на мачты, сколько вдавливал их в воду своим весом. Рептилия надвигалась, скользя брюхом по притопленной древесине, но тут с неба дождём посыпапись Шафто: Джимми и Дэнни запрыгнули на плот между Джеком и крокодилом. Ребята замахали вёслами перед пастью крокодила, который продолжал вползать на мачты, будто вёсла – французские батоны. Он наверняка позавтракал бы младшими Шафто и закусил Джеком, но тут найяры в барке открыли огонь из мушкетонов.

Через мгновение малабарские небеса разорвала долгая раскатистая череда громов. Джек повернулся и увидел, что новый корабль скрыт дымной пеленою, из которой во все стороны бьёт свет. Канониры, не поняв, что происходит, салютовали королеве и командному составу своего корабля. Плот под ногами скакнул вверх, всплывая из воды. Джек, повернувшись туда, где только что лежал крокодил, увидел лишь брызги крови.

Пушки крепости тоже палили. Королева встала, чтобы принять адресованные ей почести. Неожиданный поворот событий застал её врасплох, но как хороший монарх она умела принимать странные вердикты Фортуны и крокодилов.

Джек, в одолженной у найяров набедренной повязке, поднял бутылку шампанского и приготовился разбить её о бушприт.

– Во имя всего, что считается святым в этой адской дыре, крещу тебя Эли…

На полпути к цели бутылка уткнулась в ладонь Еноха Роота.

– Не называй корабль в её честь, – сказал тот.

– А что? Я с самого начала так собирался.

– Неужели ты думаешь, что это пройдёт незамеченным? Дама в щекотливом положении… даже носовая фигура до опасного похожа на неё.

– Ты правда думаешь, что это имеет значение?

– Корабль не останется здесь до скончания веков. Рано или поздно он придёт в какой-нибудь христианский порт – а христианских портов, в дела которых Элиза не была бы так или иначе втянута, поискать.

– И как мне, чёрт возьми, прикажешь назвать корабль? «Курфюрстина София»? «Королева Коттаккал»?

– Иногда лучше избрать обходной путь… чтобы каждая из трёх дам считала, будто корабль назван в её честь.

– Неплохая мысль, Енох… но что у них общего?

– Ум и определённого рода сила – готовность пустить свой ум в ход.

– Можешь не продолжать, – сказал Джек. – Я видел эту даму в театре. – Он снова повернулся к кораблю: – Крещу тебя «Минервой»!

Через мгновение французское вино пенилось на его обгоревшей коже, вокруг гремели залпы. Даппа закончил переводить последние слова. Королева Коттаккал взглянула Джеку в глаза и улыбнулась.

– На Дуврских скалах нашли большую кучу хвороста и дров, политую маслом, – сообщил Роджер Комсток, маркиз Равенскар и канцлер казначейства. – Костёр должен был известить французов об убийстве его величества.

Пользуясь своим привилегированным – лицом по ходу лодки – положением, он поднял голову и посмотрел вдоль Темзы, будто высматривая в небесах шифрованные дымовые сигналы.

– Похвально, что якобиты наконец-то отработали связь, – только и смог ответить Даниель. – Они сожгли половину годового запаса дров и выпили половину винных запасов Франции, отмечая ложную весть о смерти Вильгельма.

Роджер вздохнул.

– Вы, как всегда, сыплете крамольными остротами. Счастье, что мы беседуем в лодке, где единственный человек, способный нас подслушать, не знает ни слова по-английски. – Шпилька в адрес гребца-кокни. Даниеля за такое лодочник бы выбросил в реку, и любой суд его бы оправдал. Роджер же умел так подмигнуть, что его шутки шли по разряду чаевых.

– Когда мы беседуем в кофейне, – продолжал Роджер, – я вздрагиваю всякий раз, как вы с такой вот миной открываете рот.

– Вскоре я отправлюсь за моря вслед за другим подстрекателем и пасквилянтом, Гомером Болструдом, и вам не придётся больше вздрагивать. – Даниель, сидевший лицом против хода лодки, устремил взгляд в сторону желанного Массачусетса.

– Да, так вы твердите уже лет десять…

– Ближе к семи. Однако вольное обращение с числами – привилегия, если не обязанность, человека в вашей должности. – Даниель повернул голову на несколько градусов влево и кивнул в направлении Вестминстерского дворца, ещё видимого, за излучиной Темзы. Он имел в виду Казначейство, лавину несуразных пристроек к указанному дворцу со стороны реки. Туда Даниель зашёл сегодня за Роджером, и оттуда они отбыли на лодке несколько минут назад.

Роджер обернулся и поглядел в ту сторону, но было уже поздно.

– Я смотрел на ваше присутственное место, – пояснил Даниель. – Его как раз скрыли огромные штабеля гниющих брёвен, скопившиеся за последние годы на Ламбетской излучине из-за того, что денег нет, и никто ничего не покупает.

Роджер на миг зажмурился, давая понять, что задет, но сегодня настроен благодушно и прощает