Джек стоял на песке, теплый прибой накатывал на его стёртые ноги. Он смотрел, как двое индусов лучковым сверлом, как на токарном станке, вытачивают круглый колышек из малиновой древесины какого-то экзотического дерева.

– Точильщики колышков и строгальщики досок составляют две разные касты, которым настрого запрещено жениться между собой, хотя в определённый день года они едят вместе, – заметил он.

Никто не ответил, поскольку никто не слушал.

Енох, Джимми, Дэнни и Сурендранат стояли на берегу в нескольких футах от Джека спиной к нему. С одной стороны их озарял алый свет солнца, которое (поскольку дело происходило очень близко к экватору) стремительно падало за холмы, откуда они только что спустились. Все четверо застыли, словно фигуры на витраже. Неподвижностью сходство не ограничивалось, поскольку головы у них были запрокинуты, рты приоткрыты, глаза распахнуты, как у пастухов в холмах над Вифлеемом или у жён-мироносиц перед пустым гробом. Море разбивалось у ног и доплескивало до колен, а они не шевелились.

Они созерцали исполинскую красавицу, возлежащую на берегу. Она была цвета тиковой древесины и светилась в закатных лучах, словно железо в горне. Размерами она многократно превосходила самое высокое дерево, а значит, была составлена из множества отдельных деталей, таких, как колышек, который вытачивали рядом с Джеком, или доска, которую чуть дальше вытёсывали из исполинского бревна. Год назад они бы увидели торчащие рёбра шпангоутов и ещё не обрезанную по длине обшивку – тогда не осталось бы сомнений, что красавица собрана из частей. Однако сейчас мнилось, будто она так и выросла на берегу. Иллюзия усиливалась тем, что рисунок древесины в точности повторял каждый изгиб.

– Да, – сказал Джек, выдержав приличествующую паузу. – Порою мне кажется, её обводы слишком прекрасны, чтобы их мог выдумать человек.

– Человек не выдумал их, а только открыл, – произнёс Енох и отважился сделать шаг вперёд. Потом снова замолк.

Джек пошёл осматривать работы дальше по берегу. По большей части там изготавливали колышки и доски. В одном месте была поставлена хижина из циновок, крытая пальмовыми листьями. Внутри трудился резчик по дереву, принадлежащий к более высокой касте; стружки устилали песчаный пол и разлетались по пляжу. Джек, прихватив Сурендраната в качестве переводчика, вошёл внутрь.

– Господи! Гляньте на неё! Нет, вы только поглядите!

Последовала пауза, пока Джек силился отдышаться, Сурендранат переводил его слова на маратхский, двумя октавами ниже, а резчик что-то бормотал в ответ.

– Да, я вижу, что ты убрал хобот, и теперь у дамы нос как нос, за что я тебе бесконечно признателен! – воскликнул Джек, исходя сарказмом. – И уж раз я повышаю твоё самоуважение, дозволь поблагодарить за то, что ты соскоблил синюю краску. Но! Ради! Всего! Святого! Ты умеешь считать, любезный? Ах, умеешь?! Превосходно. Тогда сделай милость, сосчитай, сколько у неё рук. Я терпеливо подожду рядом… их все враз не сочтёшь… о, замечательно! Вот и у меня столько же получилось. А теперь, любезный; будь добр, скажи, сколько рук ты видишь у меня? Поразительно! Мы снова сошлись! А как насчёт Сурендраната – сколько рук у него? Надо же, опять вышло то же число. А ты, любезный, когда ваяешь своих идолов и держишь в одной руке молоток, в другой долото, – сколько всего выходит? Невероятно! Мы снова получили одинаковую цифру! Тогда не потрудишься ли ты объяснить, с какой стати Эта! Дама! получилась такой, какой получилась? Откуда расхождение в счёте? Должен ли я выписать из Европы доктора аль-джебры, чтобы объяснить такой результат?

Джек вылетел из хижины. Сурендранат бежал за ним, оправдывая резчика.

– Ты велел бедняге изобразить богиню. Чего ты ждал?

– Я выражался поэтически.

Джимми с Дэнни давно забрались на палубу и теперь бегали с носа на корму и обратно, вопя, как школьники. Енох двигался в обход красавицы, прочерчивая на песке короткие дуги, и сейчас стоял в малиновом свете по колено в воде.

– Сперва, глядя на её килеватость[37], я подумал, что такую не мог выстроить голландец, поскольку она будет быстроходна, но не сможет зайти почти ни в один голландский порт.

– Ты мог заметить, что поблизости нет голландских портов, – отвечал Джек.

– Штевень выгнутый скорее как у яхты, чем как у типичного ост-индийца. Сдаётся, два или три особо величественных тика срубили, чтобы изготовить этот изгиб. В Европе таких деревьев давно нет, штевни делают сборными и не настолько изогнутыми. Где вы их добыли?

– В этой стране, как ты видел, есть целая субцивилизация лесорубов, которые знают в лицо каждое дерево от Крыши Мира на севере до острова Серендип на юге, – сказал Джек. – Мы крали эти деревья в других джагирах. Вся история заняла полгода и была полна приключениями.

– И все же при таком изгибе штевня киль не укорочен. И здесь тоже строитель жертвовал всем ради быстроходности. При такой длине и таком изгибе штевня корпус должен быть узким – теряется довольно большой объём. А сколько тика пошло на укрепление корпуса! Столько же, сколько на весь корабль! Рассчитываете на много пушек?

– Если, конечно, ты не подвёл.

– Этот корабль проживет лет двадцать-тридцать, – продолжал Енох.

– Дольше, чем большинство из нас, – отвечал Джек, – не считая, конечно, присутствующих, коли правда то, что о тебе говорят.

– Всякий с первого взгляда увидит, что корабль везёт ценный груз, – сказал Енох. – Если кораблестроение – искусство компромиссов, то ваш мастер всякий раз выбирал быстроходность и прочность в ущерб вместимости. Такой корабль окупится, только если возить на нём что-нибудь малообъёмное и очень ценное. Это приманка для пиратов.

– В своих странствиях мы узнали одно: всякое судно в море, даже такая посудина, как «Раны Господни», – приманка для пиратов, – отвечал Джек. – Значит, надо строить грозу пиратов. Вот почему у голландцев купеческие корабли почти не отличаются от военных. Какого рожна тратиться на корабль из тика, если через полгода после спуска на воду он достанется буканьерам?

Енох кивнул. Джек понемногу начинал злиться.

– Выкладывай свою догадку, Енох. Ты сказал, что его строил не голландец. Так кто же?

– Голландец, разумеется! Только они так свободно используют новые идеи – лишь им хватает на это уверенности. Все остальные – подражатели.

Джек немного помолчал.

– Ты и прав, и не прав, – сказал он наконец и, повернувшись, побрёл вдоль берега к костру, который развели несколько минут назад, как только село солнце и зажглись звёзды. – Наш мастер – Ян Вроом из Роттердама. Его пригласил ван Крюйк.

– Имя известное. Как его занесло сюда?

– В то время, когда Вроом был подмастерьем, Адмиралтейство и Голландская Ост-Индская компания чтили корабельных мастеров и не лезли в их дела. Каждый корабль строился немного иным, по усмотрению – иные сказали бы, по произволу – мастера. Но теперь эти, в Ост-Индской компании, вообразили, будто знают всё о строительстве кораблей, и принялись указывать размеры с точностью до четверти дюйма. Если мастер отважится проявить самобытность, позовут его конкурента, тот сделает промеры и напишет рапорт о нарушении правил; короче, мастеру придётся туго. В итоге Ян Вроом считал, что его не ценят. Когда он получил источенное червями и размокшее от солёной воды письмо своего старого знакомца Отто ван Крюйка, то бросил все дела и первым же кораблём отбыл из Роттердама.