Капрал Бенджамин замялся, одна рука на ключе.

— Сержант, вы уверены, что они о нас знают?

Все глаза устремились на Шафто. В последнее время он заработал репутацию человека, от которого можно ждать всякого.

Шафто повернулся на каблуках и прошел несколько ярдов до середины поляны. Слышно было, как бойцы подразделения 2702 пихаются в дверях, чтобы не пропустить зрелище.

«Хеншель» вернулся на новый заход и летел теперь так близко к земле, что можно было бы кинуть камень в фонарь кабины.

Шафто снял с плеча «томми», передернул затвор, упер приклад в плечо и дал очередь.

Некоторые ворчат, что у «томми», мол, недостаточная убойная сила, но Шафто явственно видел, как от мотора отлетела какая-то фигня. «Хеншель» почти сразу потерял управление. Он накренился, крыло встало вертикально, качнулся, перевернулся брюхом вверх, потерял и без того малую высоту и шмякнулся на оливы в какой-нибудь сотне ярдов от амбара, но не занялся огнем в ту же секунду — обидно, честное слово.

Среди бойцов наступила полная тишина. Слышались только точки и тире — капрал Бенджамин, получив ответ на вопрос, отправлял краткое сообщение. На этот раз морзянка была понятна: МЫ ОБНАРУЖЕНЫ ТЧК ИСПОЛНЯЕМ ПЛАН ТОР.

В качестве своего первого вклада в план «Тор» грузовик выехал из амбара и встал под деревьями. Бойцы залезли в кузов. Закончив, капрал Бенджамин бросил рацию и забрался следом.

В качестве своего первого задания по плану «Тор» Шафто несколько раз прошел по амбару взад- вперед, примерно по той же схеме, что самолет-разведчик. В руке он нес перевернутую канистру с керосином.

Вылив две трети керосина, он поставил канистру посреди амбара. Вырвал чеку, бросил гранату в керосин и выбежал наружу. Грузовик уже трогался. Ребята подхватили Шафто за руки и втащили в кузов. Он устроился сзади и с удовлетворением увидел, как амбар охватило вполне приличное пламя.

— О'кей, — объявил Шафто. — Нам предстоит убить несколько часов.

Все в грузовике, за исключением десантников, которые по-прежнему возились с «виккерсом», переглянулись, словно спрашивая: «Я не ослышался?»

— Э-э… сержант, — спросил наконец один. — Не объясните нам, в каком смысле убить время?

— Самолет прилетит не сразу. Приказ.

— Чего-то стряслось или?..

— Нет. Все отлично. Приказ.

Больше ребята допытываться не стали, хотя продолжали переглядываться. Наконец заговорил лейтенант Енох Роот:

— Вы, наверное, спрашиваете себя, почему нельзя было убить несколько часов сначала, а только потом засветиться и рвануть прямо к самолету.

— Ага! — Земляки и друзья дружно закивали.

— Хороший вопрос, — заметил Енох Роот таким тоном, будто знает ответ, и каждому в грузовике захотелось двинуть ему по шее.

Фрицы успели оцепить местность. Когда подразделение 2702 подъехало к первому перекрестку, фрицы уже лежали мертвехонькие, осталось только притормозить, чтобы рейдеры морской пехоты выбрались из засады и прыгнули в кузов.

Фрицы на втором перекрестке вообще не знали, зачем они здесь. Шафто, несмотря на множество лингвистических и культурных барьеров, понял: у вермахта свои накладки, кто-то кому-то чего-то не так передал. Подразделение 2702 открыло огонь из-под брезента и уложило фрицев на месте или разогнало по кустам.

С фрицами на следующем перекрестке этот номер не прошел: они перегородили дорогу грузовиками и легковушками, а сами засели сзади, выставив вперед дула. Дула, правда, автоматные. К этому времени «виккерс» был собран, откалиброван, настроен, осмотрен и заряжен. Сдернули брезент. Рядовой Микульский, угрюмый стокилограммовый английский поляк, открыл огонь из «виккерса» одновременно с фрицами.

В старших классах Бобби Шафто попал на профподготовку и большую часть времени провел в школьных мастерских. Само собой, ему иногда приходилось распиливать большие куски металла или дерева на меньшие. В мастерской были для этого разные пилы, похуже и получше. То, что заколеблешься кромсать ножовкой, можно разрезать электропилой. Опять-таки от определенных материалов маленькие электропилы нагреваются или их заедает и надо брать пилу побольше. Однако, даже орудуя самой большой электропилой, Бобби Шафто всегда чувствовал, что инструмент работает с натугой. Пила замедлялась, коснувшись материала, вибрировала, нагревалась, а если слишком сильно давить, могла и застрять. И вот однажды летом Шафто попал на лесопилку, где была пилорама. Вместе со сменными лезвиями, запчастями, ремонтным оборудованием и сводом инструкций она занимала целое помещение. Короче, настоящая инфраструктура — Шафто и не знал, что такое бывает. Сама пилорама была размером с автомобиль. Восьмизубые шестерни, крутившие лезвие, выглядели так, будто их сняли с паровоза. Чтобы изготовить полотно, надо было отмотать примерно полмили гибкой стальной ленты и соединить концы. Когда ты включал рубильник, земля начинала мелко дрожать, словно от приближающегося товарняка, а дальше лезвие медленно и неудержимо набирало скорость, зубья исчезали, превращались в поток адской энергии, натянутой между столом и механизмом. Про несчастные случаи с пилорамой рассказывали шепотом. И самое замечательное: пилорама не только разрезала что угодно быстро и хладнокровно, но и словно не ощущала этого. Она не чувствовала, что человек пропускает через нее бревна. Никогда не застревала, не перегревалась.

После школы Шафто обнаружил, что у огнестрельного оружия много общего с пилами. Винтовки и автоматы стреляют, однако дают отдачу, нагреваются, пачкаются, заклинивают. Другими словами, стрелять они могут, однако с определенной натугой, которая их рано или поздно доканывает. «Виккерс» в кузове отличался от остального стрелкового оружия, как пилорама от остальных пил. «Виккерс» охлаждался водой. У него был радиатор — инфраструктура, как у пилорамы — и целая команда обслуги. Как только эту махину запускали, она могла стрелять сутками без передышки, только подавай ленты. После того как рядовой Микульский открыл огонь из «виккерса», несколько бойцов подразделения 2702, не желая отставать, принялись постреливать по немцам из «томми», но выходило до того жалко, что они перебрались в канаву, закурили и стали смотреть, как «виккерс» методично убирает с дороги заграждение. Сперва Микульский тщательно поливал немецкие машины, поводя «виккерсом» вправо-влево, как огнетушителем. Потом сосредоточился на определенных частях заграждения, за которыми могли укрываться люди, и разнес машины так, что стала видна другая сторона. Он срезал несколько придорожных деревьев, за которыми, возможно, прятались фрицы, затем выкосил примерно пол-акра травы.

К этому времени стало видно, что несколько фрицев отбежали за пригорок справа от дороги и постреливают оттуда, поэтому Микульский направил ствол круто вверх и дал очередь в небо. Пули, как минометные снаряды, посыпались по другую сторону пригорка. Ему не сразу удалось подобрать нужный угол, но потом он методично удобрил пулями все поле, как человек, поливающий свой газон. Один из друзей даже прикинул на коленке, как долго Микульскому придется стрелять, чтобы достичь нужной плотности — скажем, пуля на квадратный фут. Когда вся территория оказалась засеяна свинцом, Микульский вновь переключился на грузовики, добиваясь, чтобы оставшиеся куски можно было при желании убрать с дороги руками.

Когда он наконец прекратил обстрел, у Шафто было такое чувство, будто надо сделать запись в судовом журнале, как при благополучном возвращении в порт. Минуя заграждение, они ненадолго притормозили поглядеть. Хрупкий металл немецких моторов разбился вдребезги и, как в разрезе, виднелись блестящие поршни и коленвалы, истекающие бензином и маслом.

Они проехали по обломкам и скоро оказались в малонаселенном районе, идеальном для воздушных обстрелов. Первые два самолета Микульский и его «виккерс» разнесли на куски. Вторая пара уничтожила грузовик, пулемет и рядового Микульского за один заход. Больше никто не пострадал: все сидели в канаве, наблюдая, как Микульский играет в вышибалы с двумя «мессершмиттами» и в конечном счете проигрывает.

К этому времени стемнело. Дальше подразделение двинулось пешком, неся останки Микульского на