Консьерж сидел за столом и пил чай на площадке первого этажа. Как только раздался взрыв, отставной военный встрепенулся, расплескав чай. Его рука легла на телефонную трубку. Когда же зазвучали выстрелы, отставник уже лихорадочно тыкал пальцем кнопки.

– Але, милиция? – кричал он в трубку, из которой слышались лишь щелчки да треск.

Наконец наушник отозвался голосом уставшего дежурного. Консьерж не дослушал его:

– В нашем доме взрыв, стрельба… – отставник еле успел прокричать в трубку адрес и бросил ее мимо рычагов.

Скоростной лифт уже остановился на первом этаже, разъехались створки.

Петрович вышел на площадку с пистолетом в руке, глянул на пустой письменный стол с брошенной телефонной трубкой, на опрокинутый стакан. Разлитый чай тонкой струйкой стекал на красную ковровую дорожку. Эфэсбист на мгновение приложил палец к губам и тут же ударом ноги перевернул стол, хрустнул деревянный стул. На ковровой дорожке, уткнувшись головой в пол, стоял на коленях консьерж. Из-под локтя он глядел на обступивших его мужчин. Петрович выстрелил в телефонный аппарат и только потом спросил:

– Ты ментам звонил?

– Я вас не видел… я ничего… я только… проходите… не…

Этажом выше распахнулась дверь. Причитания отставника оборвал выстрел. Консьерж, не изменив позы, завалился на бок. Вытекающая из головы кровь была почти не заметна на красном ворсе ковра.

– Эй, кто там? – крикнул эфэсбист.

Дверь на втором этаже тут же захлопнулась.

Нагнув головы, мужчины вышли из подъезда, быстро заняли места в машине. Оставив после себя голубоватое облачко дыма, джип выехал со двора.

– Куда теперь? – поинтересовался шофер.

Петрович сидел на переднем сиденье и выбивал пальцами дробь на изрешеченной осколками крышке чемоданчика.

– На сегодня хватит, – миролюбиво пробормотал он, – теперь к офису.

На улицу вылетела, сверкая красным и синим сигналами, патрульная милицейская машина. Водитель джипа послушно принял вправо, остановился.

– Спешат. Куда? – произнес он.

– Как всегда, опаздывают, – заметил Петрович, – никто у Кальмара ничего не забыл?

– Я даже гильзы подобрал, – пробасил с заднего сиденья крепыш с вечно смеющимися глазами, и на его ладони звякнули пистолетные гильзы.

– Мог и не стараться, Василий. Наши пули по-любому там остались. Баллистам работа будет. Надеюсь, ты охранника не из служебного оружия завалил?

– Конечно, нет. Но я так и не понял – вы, Петрович, с самого начала решили Кальмара грохнуть?

– Импровизация. Но она неплохо мне удалась?

– Я даже растерялся, – признался Василий, – вы умеете сюрпризы преподносить. Раз… и громыхнуло. Я смотрю на охранника, он на меня. И не знаю, что делать. Забыл, что пистолет в руках держу!

Губы Петровича дернулись в улыбке.

– Хорошо, что в ошибке не боишься признаться. Я так и понял, что ты в ступор вошел. Потому тебе и крикнул. Если бы таджик первым в себя пришел, ехать бы тебе в багажнике.

Василий закряхтел:

– Проколы с каждым случаются.

– Конечно. Я тоже Кальмара недооценил. Он мог и меня положить. К счастью, ограничился пиджаком.

– Пиджак – дело поправимое. Да, денек выдался горячий. Это же скольких сегодня положили?

– Менты посчитают, – отозвался Петрович, вытащил из перчаточного ящика джипа широкий моток клейкой ленты и, помогая себе перочинным ножиком, стал латать пробоины в чемоданчике с драгоценностями.

– Всех не посчитают. Тех, что в болоте утонули, сами прибавим, – Василий явно еще не отошел от страха, пережитого им в квартире Кальмара, и потому его тянуло на разговор.

Другие же люди Петровича работали с ним дольше и навидались всякого, у них выдавались деньки и погорячее. Ко всему привыкаешь со временем. Василий же был самым молодым из всей команды.

Петрович посмотрел на него без осуждения и понял: Вася к утру напьется как свинья. Будет выть, скулить, плакать. Но потом, протрезвев, глянет на свою рожу в зеркале и решит: ничего страшного в том, что произошло, нет. Не он бы убил, убили бы другие. Должен же кто-то делать грязную работу!

– Завтра притарабанишь мне ментовскую сводку.

Сводка Петровичу была без надобности, но он просто пожалел Василия.

«Нужно ему иметь на завтра какое-нибудь дело, тогда не напьется вечером до бесчувствия».

Джип подкатил к бывшему офису Малышева. Вывеску никто не менял, фирма продолжала существовать. В окнах – темнота. Петрович, прежде чем открыть дверь своим ключом, позвонил по мобильнику.

– Это мы, Миир, – коротко сообщил он в трубку.

Мальтинский сидел в кабинете хозяина. Свет не зажигал. Его пиджак висел на спинке кресла, галстук валялся на столе. Семен Борисович не стал снимать ноги со стола, когда в кабинет вошел Петрович.

– Свет включить?

– Садись, ты в полумраке хорошо видишь, у тебя глаза кошачьи.

– Помните…

Петрович опустился в мягкое кресло, ему пришлось наклониться вперед, поскольку вместо лица Мальтинского он видел ступни, затянутые в белоснежные носки, туфли стояли у стены.

Меняет он их, наверное, раза три на день. Не может так быть, чтобы целый день отходил, а носки остались как новые.

– Все хорошо прошло. Кальмар из цепи выпал. Но пришлось немного пошуметь. Камни реализуем, тогда и с Юсуфом до конца рассчитаемся. Тот согласится и подождать.

Мальтинский задумчиво смотрел в потолок.

– Камни реализовать – не большая проблема, но на это время надо. Ты, Петрович, обойдись в дальнейшем без самодеятельности. Если почувствуешь, что Юсуф занервничает, скажи мне, сразу с ним живыми деньгами рассчитаемся. Из дела нужную сумму вынем. Нам новые враги не нужны. Схему на государственном уровне отстраиваем. ФСБ, военные, администрации. «Крыша» у нас надежная до тех пор будет, пока делимся, не жалея. Не думай о том, что мы больший кусок сможем откусить в обозримом будущем. Получится – наше счастье, не получится – тоже неплохо.

Николай Бунин проснулся, когда луч солнца, пробившийся сквозь щель в занавесках, лег ему на лицо, он раскрыл глаза и увидел над собой потолок из соломенно-желтых досок.

«Где это я?» – не сразу сообразил парень.

Но тут он различил тонкую птичью трель и вспомнил, что ложился спать на даче Карла. Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта, за ней виднелась небрежно застланная кровать. Печка еще хранила тепло.

Николай прикоснулся к гладкому белому кафелю. Бунин поднял руку, часы на ночь он не снял. Стрелки показывали девять утра. Парень натянул джинсы и, шлепая босыми ногами по лакированным доскам пола, вышел на крыльцо. День выдался чудесный. Солнце еще не успело прогреть воздух, поэтому дышалось легко, хотя чувствовалось, что к обеду наступит жара. Карла нигде не было видно.

Умывшись ледяной водой из-под крана на улице и приведя себя в порядок, Бунин призадумался. Его собственное положение ему не понравилось.

«Я попал под замес, – определил он для себя, – проблемы у Карла, а мне приходится убегать вместе с ним. Куда же он подевался? Вдруг он уже не вернется сюда».

Бунин вышел за ограду и побрел по узкому проезду между дач. На него сразу же обратили внимание – своих тут знали в лицо.

«Вон и теремок Жакана».

Во дворе пусто, но дверь в дом открыта. Бунин гулко постучал в дверной косяк.