спросил:
— Ты понял, что наша планета очень древняя, да?
— Угу, — тут же отозвался Юл. — Я сплавлялся на плотах по рекам. Много лет. Там по берегам лежат камни. Глыбищи размером с дом. Они падают со склонов. Смотришь на них и понимаешь, что это происходит всё время.
— В смысле, камни падают всё время?
— Ага. Если ты едешь по дороге и видишь чёрные следы от шин — ну, как вон те, — ежу понятно, что тут кто-то резко затормозил. Если таких следов много, значит, водители сплошь и рядом так тормозят. Если ты в каньоне видишь много упавших камней, значит, камни падают сплошь и рядом. Ну, и я всё ждал, когда это произойдёт при мне. Сплавляюсь на плоту с клиентами, они спят или разговаривают о своём, а я смотрю на склоны и жду, что оттуда сорвётся камень.
— Но этого не произошло.
— Ни разу.
— И ты понял, что каньоны очень древние.
— Ага. Я даже пробовал подсчитать. Теорики я не знаю, но на реку смотрел пять лет, и за это время при мне ни один камень не упал. Если Арбу всего пять тысяч лет — если все камни упали за такой срок, — я бы видел, как они падают.
— А людям в твоей скинии эти выводы не понравились, — предположил я.
— Потому-то я ушёл из Пробла.
На этом разговор закончился. Был вечерний час пик, и мы довольно долго ехали в молчании. Мне было страшно интересно заглядывать через окна мобов в чужую жизнь. И вдруг я понял, насколько у Юла она другая.
Его решение присоединиться к нам — вернее то, как Юл пришёл к такому решению, — было мне непонятно. Он не выстраивал доводы, не взвешивал аргументы за и против. Но Юл вообще так жил. Из разговоров стало понятно, что Гнель не приглашал его заглянуть к нам на стоянку. Юл просто взял и заехал. Каждый день он делал что-то новое для новой партии людей. И в этом он не меньше меня отличался от тех, с кем мы стояли в пробке.
Так что я зачарованно смотрел на людей за стёклами и гадал: каково им живётся? Тысячелетия назад человеческий труд разделился на операции, которые надо день за днём выполнять на заводах или в конторах, где люди — взаимозаменяемые детали. Из их жизни ушла фабула. Так и должно было произойти, так диктовала экономика. Однако очень легко увидеть за этим чью-то волю — даже не злую, а просто эгоистичную. Люди, создавшие систему, ревниво берегут свою монополию: не на деньги, не на власть, а на осмысленный сюжет. Если подчинённым есть что рассказать после рабочего дня, значит, случилось что-то неправильное: авария, забастовка, серия убийств. Начальство не хочет, чтобы у людей была собственная история кроме лжи, придуманной, чтобы их мотивировать. Тех, кто не может жить без фабулы, загоняют в конценты или на такую работу, как у Юла. Остальные должны искать ощущения, что они — часть истории, где-нибудь вне работы. Думаю, поэтому миряне так одержимы спортом и религией. У них нет других способов почувствовать, что они играют важную роль в приключенческой истории с началом, серединой и концом. Мы, инаки, получаем свой сюжет готовым. Наша история — познание нового. И она движется, пусть и не так быстро, как хотелось бы людям вроде Джезри. Ты всегда можешь сказать, на каком её этапе находишься и что в ней делаешь. Юл жил в своих занимательных историях каждый день, одна беда — мир не считал их важными. Возможно, поэтому он испытывал такую потребность рассказывать туристические байки — и не только о собственных подвигах, но и о подвигах своих наставников.
Мы наконец добрались до заправочной станции. Юл развернул походную кухню и начал готовить ужин. Он не объявил официально, что едет с нами, но это явствовало из его поведения. Чуть позже они с Гнелем пошли к владельцам заправки и договорились, что кузовиль Корд останется тут недели на две. Корд начала перетаскивать свои вещи в передвижной дом Юла. Юл, готовя, пристально наблюдал за ней и вскоре принялся шутливо возмущаться, сколько у неё барахла. Корд отвечала в том же духе. Через шестьдесят секунд они уже осыпали друг друга чудовищными оскорблениями. Встревать в их перепалку было всё равно что лезть между людьми, которые дерутся или целуются, поэтому я отошёл к Самманну.
— Я нашёл спиль с твоей ракетой, — сказал он. — Ты был прав. Это одна из самых больших ракет в наши дни.
— Что-нибудь ещё?
— Полезный груз, — сказал Самманн. — Размер и форма как у тех аппаратов, на которых раньше отправляли людей.
— Сколько?
— До восьми.
— А есть информация, сколько людей на борту и какова цель полёта?
Самманн мотнул головой.
— Нет, если не считать информацией отсутствие информации.
— Как это понимать?
— Согласно властям, экипажа на борту нет. Испытание новой ракеты. Полётом управляет синап.
Я взглянул недоверчиво. Самманн ухмыльнулся и развёл руками.
— Знаю, знаю! Я наведу справки в известных мне сетях. Через несколько дней, может, чего-нибудь откопаю.
— Через несколько дней мы будем на Северном полюсе.
— Через несколько дней, — сказал он, — многие могут пожалеть, что они не там.
На следующее утро после сытного завтрака, приготовленного Юлом и Корд, мы двинулись на север. Кузовиль Корд остался в Норслове. Мы ехали на машинах Крейдов: почти всё снаряжение загрузили к Юлассетару, Ганелиал по-прежнему тащил свой трёхколёсник.
Сперва мы ехали на север и вниз, к морю, потом повернули вправо, а дальше двинулись влево по длинной дуге, огибая залив северного океана. В первом тысячелетии от Реконструкции века два подряд, до похолодания, на берегу этого залива располагался крупнейший порт Арба. Из-за географического положения его развалины оказались в числе наиболее доступных для разработки. Старатели разбили мосты, дамбы и виадуки, извлекли из синтетического камня железную арматуру и продали металл туда, где на него был спрос. С тех пор на отвалах уже выросли высоченные деревья. Из древних сооружений остался только огромный подвесной мост через реку, впадающую в залив. Мост был так высоко над уровнем моря, что его не раздавило торосами. В это время года льда не было, но мы видели следы, оставленные им на отвалах. Теперь на месте порта была стоянка грузотонов и рыбачья деревушка с населением в несколько сотен человек (по крайней мере летом). Отсюда мы двинулись в глубь континента, почти точно на север. Здесь селения попадались всё реже, особенно когда мы въехали в заросшие лесом холмы. За холмами местность разительно изменилась: началась лесотундра. Из-за сухости и морозов деревья тут были не выше человеческого роста. Трасса практически опустела; мы по нескольку часов кряду не встречали других машин. Наконец мы остановились в каменистом месте у реки, съехали вниз, чтобы нас не увидели с дороги, и легли спать в термокостюмах.
На следующее утро новёхонькая плитка, которую мы купили сразу после отъезда из Пробла, сломалась. Если бы не Юл, мы бы до конца путешествия питались холодными энергетическими батончиками. Юл с видом тихого торжества приготовил на своей батарее ревущих промышленных горелок шикарный завтрак. Гнель смотрел на двоюродного брата со смесью гордости и досады, словно говоря: «Поглядите, на что способны наши люди, когда отказываются от нашей религии».
Других машин на дороге не было, поэтому я брал у Юла уроки вождения. Корд разбирала плитку. Она диагностировала неполадку: топливо от ночного холода загустело, и сопло засорилось.
— Ты злишься, — заметила она некоторое время спустя. Я понял, что уже давно выпал из разговора. Корд с Юлом говорили, но я не слышал ни слова. — В чём дело?
— Поверить не могу, что на нынешнем этапе развития цивилизации возможны проблемы с химическим топливом, — сказал я.
— Прости. Надо было купить более дорогую марку.
— Нет, я о другом. Тебе не за что просить прощения. Я всего лишь хотел сказать, что твоя плитка —
