высокопоставленный из присутствующих бонз должен был встать и официально передать нам новичков. С этой минуты они переходили под матическую юрисдикцию. Мы брали на себя обязательство предоставить им кров и пищу, лечить их в случае болезни, хоронить в случае смерти и наказывать за недолжное поведение. Это было почти как если бы они меняли гражданство, то есть, с юридической точки зрения, жутко важное событие, отмечавшееся принесением неких обетов и колокольным звоном. Уже практически вошло в традицию, что выступавший чиновник не упускал повода «сделать несколько замечаний».

Главным чиновником оказался обмотанный верёвками чудик, явившийся со своей свитой к десятилетним воротам в первый день аперта. Как выяснилось, это был мэр.

Поблагодарив всех, начиная с Бога, потом ещё раз тех же в обратном порядке (то есть заканчивая Богом), а затем, для подстраховки, всех людей и все сверхъестественные сущности, которые не упомянул поименно, мэр начал:

— Даже вы, живущие в конценте светителя Эдхара, наверняка уже знаете, что кардинальная реформа префектур, осуществлённая по указанию Одиннадцатого круга архимагистратов, буквально преобразила политический ландшафт. Решение пленарного совета возрождённых сатрапий стало переломным моментом, открывшим пять из восьми тетрархий для лидеров нового поколения, которые, могу вас смело уверить, будут куда более чуткими к надеждам и чаяниями новоконтрбазианского электората, а также наших соотечественников, принадлежащих к другим скиниям либо не входящих ни в одну скинию, но разделяющих нашу озабоченность и наши приоритеты…

— Если их восемь, то почему они тетрархи? — спросил Ороло. Отец Джезри, который внимательно слушал — и даже что-то записывал! — наградил его недовольным взглядом.

— Сначала было четыре, и название сохранилось, — пояснил Арсибальт.

Отец Джезри немного успокоился, думая, что теперь ему дадут послушать, но мы только начали.

— Кто такие новоконтрбазиане? — спросил Лио. Брат Джезри на него зашипел. К моему удивлению, Джезри вступился за Лио:

— Когда ты орал про свою заразу, мы тебе рот не затыкали.

— Ага, не затыкали!

— Спорю, что это психи небесного эмиссара, — сказал я.

Теперь зашикали на меня. Отец Джезри вздохнул, как будто отмежёвываясь от всех нас, и приложил ладонь к уху, но было поздно: мы породили ветвящееся древо взаимных попрёков. Мэр продолжал говорить о красоте наших часов, величии нашего собора, трогающем душу пении фраа и суур. Речь его была до тошноты приторна, и всё же у меня нарастало нехорошее чувство, словно он призывает весь свой электорат собраться у наших ворот с канистрами бензина. Перепалка между Джезри и его братом превратилась в редкий снайперский огонь, сдерживаемый женщинами, которые, как по команде, сплотились в миротворческий батальон и пустили в ход всю силу взглядов и прикосновений. Брат Джезри заявил, что мы своими мелочными придирками по поводу числа тетрархов полностью расписались в педантстве и никчёмности. Джезри проинформировал его, что эта иконография много старше города-государства Эфрады.

Лио исчез, никто и не заметил как. Наверное, он научился этому по своим искводошным книжкам. Для человека, подвинутого на единоборствах, он исключительно плохо переносил ссоры.

Я дождался, когда отзвучит торжественный колокольный звон в честь приёма новичков, и, пока все стоя хлопали, отправился размять ноги. По традиции теперь веселье должно было пойти на убыль и начаться уборка посуды, чтобы к рассвету мы могли проводить гостей, а значит, я вряд ли рисковал пропустить что-нибудь особенно интересное.

Луг озаряла частично полная луна, частично — огромный тент, похожий отсюда на бледно-жёлтое ночное светило, наполовину погрузившееся в тёмное море. На его фоне чёрным силуэтом выделялся Лио. Он двигался как в танце, что для него было крайне необычно. Один край стлы оставался подобием набедренной повязки, другой мелькал в воздухе: выплескивался, как мыльная вода из ведра, и через мгновение вновь оказывался у Лио в кулаке. То самое упражнение, которое он отрабатывал на статуе светителя Фроги. Зрелище странным образом затягивало. Я был не единственным зрителем. Вокруг Лио собрались несколько гостей. Вернее, четверо. Все крупные. В одежде одного цвета. С номерами на спине.

Стла Лио накрыла 86-й номер, сделав его похожим на привидение. Тот вскинул руки, чтобы её сбросить; при этом вся нижняя половина его тела заходила ходуном. Голова являла собой идеальную неподвижную мишень, и Лио в прыжке нанёс по ней образцовый удар пяткой.

Я побежал к ним.

86-й рухнул навзничь. Лио по инерции упал на него, смягчив этим своё падение, ловко перекатился и, раскорячившись, как паук, выдернул край стлы. 79-й размахнулся сверху. Лио ушёл из-под удара вбок и одновременно захлестнул колени 79-го стлой, потом выпрямился, потянув её следом. 79-й полетел мордой вниз и не успел подставить руки, так что наглотался земли. Лио рванул стлу на себя; ещё целое мгновение ноги 79-го болтались в воздухе. Лио выставил вперёд согнутый локоть и обернулся поглядеть, кто на очереди.

Ответ: 23-й. Он бежал прямо на Лио. Тот припустил прочь. 23-й нагонял. Край стлы тянулся за Лио по траве. 23-й наступил на неё, и его походка, и без того не слишком изящная, стала ещё нелепей. Лио почувствовал, что на стлу наступили, — ещё бы не почувствовать, если другой конец был пропущен через его пах! — развернулся и дёрнул. 23-й каким-то образом устоял, но потерял равновесие и вынужден был нагнуться вперёд. Лио выставил ногу и, ухватив 23-го за шкирку, бросил через колено. Падать 23-й не умел. Он с размаху грохнулся сначала плечом, потом спиной. Я знал, что будет дальше: Лио нанесёт «смертельный удар» по открытому горлу. Так и произошло, но, как в наших потасовках, Лио задержал руку и не раздавил 23-му трахею.

Остался один. Именно «один», потому что на спине у него красовалась огромная единица. Это был тот самый тип с рукой на перевязи. Здоровой левой он шарил в карманах лежащего 86-го. Когда он выпрямился, рука его что-то сжимала — почти наверняка пистолет.

Нашлёпка на хребте яростно замигала красным и голубым. Тип грязно ругнулся, выронил пистолет и упал. Все его мышцы разом обмякли, вырубленные сигналами с нашлёпки. Теперь все четверо нападавших лежали. На лугу воцарилась полная тишина, которую нарушало лишь жалобное треньканье их жужул.

Кто-то захлопал в ладоши. Я думал, что это ещё какой-то пьяный пен, и очень удивился, увидев человека, с головой закутанного в стлу. Он выкрикивал древнеортское слово, означающее: «Ура, виват, слава победителю!»

Я зашагал к нему, крича:

— Надеюсь, ты пьян вдребезги, потому что иначе ты полный кретин. Его могли убить! А даже если ты и вправду такой придурок, ты разве не знаешь, что здесь бродят два инквизитора?

— Ничего страшного, один из них убрёл от столов, чтобы не слушать идиотскую речь, — отвечал фраа.

Он откинул с головы капюшон, и я узнал инквизитора Варакса.

Не знаю, какая у меня стала физиономия, но, как я понял, ничего смешнее Варакс давно не видел. Он постарался не выказать этого слишком явно.

— Я не перестаю удивляться тому, что думают о нас и о цели нашего приезда. Не волнуйся, пожалуйста, ничего страшного не случилось. — Инквизитор посмотрел на верхушку президия. — Решаются куда более серьёзные вещи, чем то, что юный фраа в затерянной обители решил поупражняться в искводо на местных бандюках. Бога ради, — продолжал он, чем сильно меня удивил, поскольку мало кто из нас верил в Бога, и уж Варакс точно на такого не походил. Впрочем, возможно, в тех краях, из которых наш концент представляется «затерянной обителью», принято употреблять это слово качестве эмоционального восклицания. — Бога ради, подними глаза. Думай шире. Как сегодня утром. Как твой друг, когда вступил в бой с четырьмя более сильными противниками.

С этими словами Варакс накинул капюшон на голову и зашагал к тенту.

Навстречу ему быстро шли отец-дефендор и мать-инспектриса. Они расступились, пропуская инквизитора, кивнули и пробормотали какие-то почтительные выражения, которым меня никто не удосужился научить.

И Делрахонес, и Трестана были слегка взвинчены. В обычное время зоны их ответственности чётко