невероятно дорогом гей-клубе.
Герр Борис любил молодых мужчин вполне определенного вида – коротко стриженных, мускулистых мачо в полувоенных одеяниях. Порой они сами появлялись в отеле и поднимались в номер к «удивительному русскому».
Бывали у него и другие посетители – мужчины в дорогих, но мешковато сидевших костюмах, с напряженными, тяжелыми взглядами и грубыми лицами. Обслуга сразу признавала в них гостей из России.
Гости, которые пришли к герру Борису сегодня, по своему внешнему виду напоминали и первых, и вторых. Это были двое крепких молодых людей с короткими стрижками в полувоенных, защитного цвета, куртках и высоких шнурованных ботинках. Держа руки в карманах, они подошли к портье и назвали ту самую фамилию, которую в отеле не мог бы выговорить никто и ни за какие чаевые.
Портье тут же радостно улыбнулся.
– Герр Борис? – уточнил он.
Молодые люди переглянулись, и на их лицах отразилось недоумение.
Завязавшийся между ними диалог не смог бы перевести на немецкий ни один местный переводчик:
– Какой, бля, Борис?
– А х... его знает. У него же погоняло, бля, Бичико.
– Так у него... е... твою мать, и имя такое, бля.
– Он тут себя за какого-то Бориса выдает, бля, пидор вонючий!
– Ладно, х... с ним, главное, что фамилия та. Рыльник зеканем – сразу будет ясно, он или не он.
Портье, вежливо приподняв брови, слушал совершенно непонятный для него диалог. После того, как молодые люди закончили совещаться, он еще раз переспросил:
– Герр Борис? Кляйне русиш?
– Я-я, бля, – ответил один из молодых людей, нервно щурясь. – Ты мне, бля, падла, не пи...ди. Тоже мне, бля, эдельвейс на русском болту...
Слово «эдельвейс» было единственным, которое понял портье, и оно привело его в сущий восторг. Он тут же схватил рекламный проспект, на котором была изображена фотография цветущих альпийских лугов, и стал тыкать в нее пальцем.
– Я-я! Идельвайс! Дас ист вундершен!
Молодые люди опять переглянулись.
– Слушай, бля, этот нихт фирштейн ни хера не врубается. Слышишь, бля, ублюдок гестаповский...
Последнее слово произвело еще более ошеломляющее впечатление на портье, и он растерянно захлопал глазами.
– Ну, че затих, оккупант? Где твой герр Борис?
Портье жестом подозвал рассыльного, краснощекого малого в форменной тужурке, обменялся с ним несколькими фразами.
Рассыльный вежливо наклонил голову и жестом пригласил гостей следовать за ним:
– Битте.
Они прошли через уютное фойе, поднялись на второй этаж и остановились перед дверью с табличкой, выведенной готическим шрифтом.
– Кабак, – негромко проговорил один из молодых людей и затем, уже обращаясь к рассыльному, сказал: – Вали отсюда, сами разберемся.
Рассыльный не понял текста, но уловил интонацию. Гордо подняв голову, он спустился вниз по лестнице.
Молодые люди вошли в ресторан. Время было послеобеденное, и почти весь зал пустовал. Заняты были лишь несколько столиков, за одним из которых сидел «удивительный русский».
Присмотревшись к нему, молодые люди обменялись кивками и решительно двинулись вперед. Когда они сели за стол «герра Бориса», тот недоуменно оглянулся по сторонам и сказал что-то по-немецки.
– Во, бля, дает!.. – засмеялся один из молодых людей. – Как настоящий бундэс шпарит...
– Ну, с понтом... Здоров, Бичико! Тебе привет от цагайских баранов.
Их визави едва не поперхнулся куском шницеля по-венски.
– Помнишь, как возбухал против сухарей? Глянь, Проня, у него поджилки трясутся.
– Короче так, Бичико, братья Руслан и Хожа сильно расстроились на всю вашу кодлу. Они, конечно, тоже черножопый сброд. Но за то, чтоб мы вас покнокали, башляют не хило.
– Я дам больше, – мгновенно выпалил грузинский вор-законник Бичико Манташов, которого в отеле «Эксельсиор» называли герром Борисом.
– Сколько? – спросил Проня.
– Пятьдесят штук устроит?
– Баксов?
– Да, у меня есть.
Они переглянулись.
– Где?
– У меня счет в банке.
– Ну, бля, ты дал... Слышь, Бес, у него в банке. В какой банке?
– Подождите до завтра.
– А че ж не сегодня?
– Большую сумму наличными сразу не выдают.
– Не, не пойдет, – хмыкнул Бес и сделал демонстративный, угрожающий жест, словно собираясь достать из-под куртки оружие.
– У меня и в номере есть, – торопливо, глотая слова, выпалил Бичико. – Десять штук... Мы можем подняться.
Проня отпил вина из бокала Бичико и, поморщившись, выплюнул все на пол.
– Тьфу, бля, параша! Ладно, пошли в номер. Только тихо. Будешь дергаться, завалим сразу.
Они вышли из ресторанного зала, подождали на площадке лифт, поднялись наверх и прошли в номер. Бес и Проня, увидев дорогую мебель, пушистые ковры на полу и шикарную видеоаппаратуру, захмыкали:
– Ну, бля, ты не херово тут устроился!
– А хуля ему? Баксов немерено...
Бичико тем временем метнулся к настенному шкафу, отодвинул в сторону висевшие на плечиках костюмы и стал трясущейся рукой вставлять ключ в замок маленького железного сейфа. Наконец это ему удалось, и он достал пачку стодолларовых купюр в банковской упаковке.
– А остальное завтра, – умоляющим голосом сказал он. – Подождите до завтра...
Бес взял деньги, взвесил на руке, потом завернул пальцем уголки банкнот, зачем-то посмотрел на свет.
Тем временем Проня, стоявший сбоку, задрал куртку и вытащил из-за пояса пистолет с глушителем. Не говоря ни слова, разрядил в Бичико всю обойму, загнал в рукоятку новую обойму и, подойдя поближе к трупу, сделал два контрольных выстрела в затылок.
Вытерев испачканный кровью носок ботинка о пушистый ковер, он спрятал пистолет за пояс и с некоторым сожалением сказал:
– Да ну тебя на хрен, Бичико! Лаба нам потом яйца оторвет, а за бабки – спасибо.
– Это точно, – засмеялся его напарник. – Бабки никогда лишними не бывают.
Они вышли из номера, спокойно закрыв за собой дверь и повесив на ручку картонную табличку с надписью «Не беспокоить».
Маленький приморский городок Кастель-де-Фельс под Барселоной в это время года был непривычно пуст. Туристический сезон закончился, постояльцы отелей разъехались, владельцы вилл на холмах частью вернулись в Барселону, заперев дома на зиму, частью уединились за белыми оштукатуренными стенами.