питания – однако наряд его сперва старательно затрепали, как единственную рубаху беженца, а потом сплошь залатали веселеньким ситчиком, китайским шелком, черной кожей с заклепками, полосатой костюмной и камуфляжной тканью. На клоуне был интегральный грим – лицо его светилось, как будто старинной пластмассовой игрушке затолкали в голову лампочку. Смотреть на это было довольно жутко – как на анимированную компьютерную томограмму глотающего человека.

– Оттуда или туда? – спросил клоун и выжидательно уставился на Хакворта.

Хакворт страшился этого мига с той самой минуты, когда понял, что спектакль происходит с участием зрителей. Его первая реплика.

– Прошу простить, – сказал он хриплым и не вполне твердым голосом. – Это не мой круг.

– А то! – скривился Клоун. – Вот, надень, – продолжал он, вынимая что-то из кармана. Он потянулся к Хакворту. Их разделяло метра два, но тут, о ужас! – кулак в испачканной белой перчатке отскочил от руки и полетел, словно грязный ледяной ком по вытянутой эллиптической орбите среди внутренних планет. Он что-то сунул Хакворту в карман и снова прыгнул на культю, но, поскольку Хакворт смотрел, прежде описал в воздухе плавную восьмерку. Хакворт понял, что Клоун – механизм.

– Надень и стань собой, мистер сторонний наблюдатель степной волк заумный отрешенный технократ рационалист мудак ушибленный.

Клоун крутанулся на каблуках; в его цирковые туфли был встроен какой-то хитрый шарнир, так что он и впрямь крутанулся, да еще несколько раз, прежде чем остановиться спиной к Хакворту и рвануть прочь.

– Революционно, а? – бросил он на ходу.

В кармане у Хакворта лежали темные очки, в пол-лица, покрытые радужной пленкой – такие десятилетия назад носил бы мятежный полицейский с магнумом на боку в неоконченном телесериале. Хакворт отогнул дужки и осторожно приложил к вискам. Как только линзы оказались перед глазами, из них ударил свет; очки были феноменоскопические. Хотя, в данном случае, правильнее, наверное, сказать фантоскопические. Изображение росло, но фокусироваться не желало, пока он не наденет очки как следует. Пришлось Хакворту нырнуть в галлюцинацию, чтобы ее получше рассмотреть, и в тот же миг дужки за ушами ожили, вытянулись и намертво схватились на затылке, словно оттянутая, а потом отпущенная резинка.

– Расстегнуться, – приказал Хакворт, потом скороговоркой выдал еще десятка два стандартных команд УГРИ. Очки не отпускали. Наконец сзади и сверху ударил конус яркого света. Хакворт увидел сцену. Зажглась рампа, из-за занавеса выступил человек в цилиндре. 'Добро пожаловать на наше представление, – сказал он. – Очки снимутся сами, когда вы заставите не менее девяноста процентов зрителей аплодировать вам стоя'. Огни и занавес исчезли, и Хакворт остался, с чем был, а именно, с кибернетическим прибором ночного видения, позволяющим рассматривать палубу корабля.

Он испробовал еще несколько команд. Большинство феноменоскопов имеют прозрачный или хотя бы матовый режим, чтобы человек видел реальную картину. Эти упорно оставались непрозрачными и показывали исключительно медиатронное изображение происходящего. Гуляющие и болтающие зрители представали в виде схематических каркасов, явно назло Хакворту (как техническое средство такое не использовалось лет уже восемьдесят). У каждой фигуры был на груди плакатик:

ДЖЕРЕД МЕЙСОН ГРИФФИН ТРЕТИЙ, 35 лет

(слишком стар, чтобы стать интересной личностью, как ты!)

Племянник лорда-привилегированного акционера в ранге графа.

(Завидуешь?)

Женат на этой паскуде справа.

Они устраивают маленькие эскапады,

чтобы сбежать от беспросветной тоски своего бытия.

(Ты-то здесь зачем?)

Хакворт опустил глаза и попытался прочесть плакатик на своей груди, но очки не позволили.

Когда он шел по палубе, картина менялась соответственно. Был и стандартный интерфейс, позволяющий 'летать' по кораблю, то есть сам Хакворт, конечно, оставался на месте, но вид из очков менялся вне всякой связи с его реальными координатами. Когда он включал этот режим, поверх изображения загорались огромные красные буквы:

ДЖОН ПЕРСИВАЛЬ ХАКВОРТ

БОЖЕСТВЕННАЯ ПЕРСПЕКТИВА

иногда сопровождаемые карикатуркой: старичок-волшебник смотрит с вершины горы на деревушку, где копошатся отвратительные карлики. Из-за этой досадной помехи Хакворт редко включал облет. Однако за первый раз он приметил кое-что интересное.

Во-первых, японец, который падал в воду, встретил других пассажиров – всех, по удивительному совпадению, спасли из волн. Все они излучали свет и грезили наяву, все рвались поведать о своих глюках каждому встречному и поперечному. Они нестройным хором расписывали видения, которые, похоже, были как-то связаны – словно все эти люди только что очнулись от одного сна и одинаково плохо пытаются его рассказать. Несмотря на явные различия, они держались скопом, по той же загадочной причине, по которой уличных одержимых тянет вещать на одном углу. Вскоре после того, как Хакворт навел на них феноменоскопические очки, они заголосили об исполинском глазе, смотрящем на них со свода небес, и его утыканном звездами черном зрачке.

Хакворт переключился на другую группу: десятка два пожилых людей, одетых по-спортивному, в наброшенных на плечи теннисных куртках и плотно, но не туго зашнурованных кроссовках. Они высыпали из дирижабля, который только что опустился на старую вертолетную площадку у самой кормы. Дирижабль был со множеством иллюминаторов и сплошь обляпан медиатронной рекламой воздушных туров в Лондон. На выходе туристы замирали, так что в дверях получалась перманентная пробка. Их выводила в темноту экскурсовод, молоденькая актриса, наряженная чертовкой, с красными рожками и трезубцем.

– Это Уайтчеппел? – спросил один у тумана. Он говорил с американским акцентом. Видимо, это были хартлендеры – члены преуспевающей филы, тесно союзничающей с Новой Атлантидой и вобравшей в себя многих серьезных, образованных, разумных представителей средне-западного среднего класса. Из обрывочных разговоров Хакворт постепенно уяснил, что их привезли из Холлидей-инн в Кингстоне якобы в Уайтчеппел на экскурсию по следам Джека-Потрошителя. Рогатая экскурсоводша объясняла, что пьяный пилот нечаянно посадил их на палубу плавучего театра, где с минуты на минуту начнется представление, которое их приглашают посетить бесплатно – любимейший мюзикл всех времен и народов, 'Кошки' 39, да, да, тот самый, что вы смотрели в первую лондонскую ночь.

Хакворт быстро 'пролетел' под палубами (мерзкие буквы по-прежнему загораживали половину обзора). Здесь был когда-то с десяток кают, теперь четыре из них объединили в довольно вместительный театр, еще четыре служили сценой и гримерной. Там-то Хакворт и нашел свою дочь. Она сидела на троне из лучей и репетировала какие-то строки. Видимо, ее уже взяли на главную роль.

– Нечего так на меня смотреть, – сказала она и пропала в огненной вспышке.

Загудела корабельная сирена. Звук довольно долго висел в воздухе, эхом возвращаясь от других судов. Хакворт переключился на нормальный обзор палубы, и как раз во время: на него несся огненный фантазм. Это был Клоун – он, похоже, обладал особой властью врываться в поле зрения Хакворта.

– Будем стоять всю ночь, определяя расстояние до других судов по времени прохождения эха? Или показать вам ваше место?

Хакворт решил, что лучше не ершиться.

– Да, пожалуйста, – сказал он.

– Тогда вот, – сказал Клоун, указывая белой лапой на простой деревянный стул прямо перед Хаквортом. Хакворт не поверил, потому что за мгновение до того никакого стула там не было. Однако очки не позволяли проверить.

Он двинулся вперед, как человек, который в чужой темной квартире ищет ночью сортир – коленки полусогнуты, руки выставлены, чтобы не впаяться куда-нибудь подбородком. Клоун отступил на шаг и сокрушенно качал головой.

– И это ты называешь входить в роль? Думаешь, можно всю ночь выезжать на научном рационализме?