– Пуск! – сказал Бад, и лобомет тихонько зажужжал в ответ.

– Готовность! – И снова раздалось подтверждающее гудение.

– Огонь! – Бад приказал, не разжимая губ, но лобомет услышал; легкая отдача отбросила голову назад, со стороны манекена донеслось резкое 'Чпок!' (Бад чуть не подпрыгнул), стена озарилась короткой вспышкой.

Голова заболела сильнее, но Бад не обращал внимания.

– Скорость вылета больше, так что привыкайте целить немного ниже, – сказал хозяин. Бад выстрелил снова, и на этот раз попал манекену в шею.

– Потрясающе. Убойником вы бы снесли ему башку, – объявил хозяин. – Сразу видно мастера. Но это еще не все. Магазина три, можно зарядить три вида патронов.

– Знаю, – сказал Бад. – Смотрел. – Потом, лобомету: – Рассеивание десять, площадь поражения средняя. Огонь!

Голову отбросило сильнее, десяток 'чпок!' донеслось одновременно и от стены, и от манекена. Запахло горелой пластмассой, глаза защипало от дыма.

– Можно задать рассеивание сто, – сказал хозяин, – но отдача, скорее всего, оторвет голову.

– Усвоил, – сказал Бад. – Заряжай. Первый магазин – электрошок. Второй – разрывные. Третий – убойники. И, твою мать, дай мне таблетку анальгина.

Воздухозаборники Источника Виктория торчали над крышей Королевской Экологической Оранжереи кустом стометровых калл. Словно довершая аналогию, вниз, в алмазное основание Нового Чжусина 2, уходили фрактально ветвящиеся корни системы водоподачи. Их бесчисленные капилляры, расположенные по периферии умкораллового рифа в нескольких десятках метров от поверхности, вбирали теплую воду Восточно-Китайского моря. Той же цели могла бы служить одна большая труба, снабженная мощным насосом, вторая – воздушная – с успехом заменила бы каллы; мусор и растерзанные птичьи трупики оседали бы на решетках, не забивая механизм.

Однако это было бы неэкологично. Геотекторы из 'Империал Тектоникс' в упор не узнали бы экосистему, живи они в ней самой, но твердо усвоили: с экосистемами шутки плохи, и потому оберегали природу с тем же кропотливым тщанием, с каким проектировали эстакады и дренажные штольни. В источник Виктория вода просачивается по микротрубочкам, как в обычный берег, а воздух засасывают искусно наклоненные экспоненциальные раструбы калл, каждый раструб – точка в пространстве параметров, не шибко отстоящая от рассчетной идеальной кривой. По прочности они выдерживают тайфуны, но гнутся и шелестят от легкого ветерка. Залетевшие внутрь птицы чувствуют нисходящий воздушный ток и предпочитают упорхнуть подобру-поздорову, даже не успевая обделаться со страху.

Каллы отходят от огромной – со стадион, граненой вазы, Алмазного Дворца, открытого для публичного обозрения. Туристы, спортивного вида пенсионеры, группы школьников в аккуратных формах нескончаемой чередой проходят его коридорами, наблюдая через хрустальные стены (на самом деле это, конечно, чистый алмаз, который много дешевле стекла), различные этапы молекулярной сортировочной линии, которую представляет собой Источник Виктория. Грязный воздух и грязная вода поступают в огромные емкости. В соседних емкостях вода и воздух почище. Повторите несколько десятков раз. Последние емкости содержат совершенно чистый азот и совершенно чистую воду.

Череда емкостей называется каскадом – абстрактная причуда инженеров, малопонятная экскурсантам, которые не находят здесь ни одного достойного кадра. Очистка происходит в стенках между емкостями. На самом деле 'стенки' представляют собой бесконечные решетки беспрерывно вращающихся субмикроскопических зубчатых колесиков. Каждый зубчик подхватывает молекулу азота или воды с грязной стороны и переносит на чистую. Все, что не азот и не вода, не подхватывается, а, следовательно, не попадает в следующую емкость. Другие колесики извлекают полезные примеси, как то: углерод, серу и фосфор; они попадают в другие, параллельные каскады и там проходят полную очистку. Рассортированные молекулы сливаются в резервуары, часть потом соединяют в простые, но полезные молекулярные безделицы. В конце концов все поступает на ленту молекулярного конвейера, более известного как Линия Подачи, берущего начало от Виктории и еще полудюжины источников Шанхайской Атлантиды.

Бад сам удивился, сколько ходил с лобешником, прежде чем по-настоящему разозлился и пустил его в ход. Одно сознание придавало ему такой уверенный вид, что никто в здравом уме не решался слова сказать поперек. Достаточно было зыркнуть, и все становились, как шелковые.

Пришло время продвигаться вверх. Он искал работу локатора, но это оказалось непросто. Альтернативная фармакологическая промышленность работала по системе изготовление-доставка, стараясь не запасать впрок, чтобы в случае облавы не засыпаться с крупной партией. Продукт получали в подпольных матсборщиках, рассованных по пустующим многоэтажкам, а гонцы доставляли его непосредственно уличным пушерам. Тем временем в окрестностях расхаживали тучи маньков и локаторов, нигде не останавливаясь надолго, чтобы не загреметь в участок за шатание без дела, высматривая сквозь стекла черных очков фараонов или фараонские груши.

Когда Бад послал прежнего босса, то был уверен, что гонцом устроится всегда. Однако тут ему подсуропили. Пару месяцев назад из Северной Америки привалили несколько дирижаблей белой и черной босоты, на рынке труда случился затор. Сейчас Бад дотратил последние юки, и ему обрыдла бесплатная пища из общественных матсборщиков.

В банке 'Павлин' его встретил красавец-мужчина с проседью в черной бородке. От него пахло апельсинами. Щегольской двубортный костюм застегивался чуть выше пупа, оставляя открытой голую волосатую грудь. Банкир занимал довольно обшарпанный кабинет на верхнем этаже туристического агентства в мрачном квартале между аэродромом и прибрежными борделями.

Они обменялись рукопожатиями, затем банкир сложил руки на груди и оперся о край стола. В этой позе он слушал, что Бад ему врет, время от времени кивая, будто усматривает в словах некий глубокий смысл. Бад понимал, что разыгрывается спектакль, и потому психовал, но он слышал, что эти мудаки свихнуты на вежливом обращении с клиентами.

Внезапно банкир оборвал Бада на полуслове и поднял на него просветлевший взгляд.

– Вы хотите открыть кредитную линию? – произнес он с радостным изумлением, которое только напускным и могло быть.

– Типа того, – ответил Бад, жалея, что не смог выразить так красиво.

Банкир вытащил из нагрудного кармана сложенный втрое листок.

– Тогда вам стоит ознакомиться с этим буклетом, – сказал он, затем обратился к буклету на незнакомом языке. Как только Бад взял листок, на чистой странице возник красивый движущийся логотип и заиграла музыка. Логотип изображал павлина. Под ним возник мужик, похожий на банкира, как две капли воды – то ли индус, то ли араб.

– Парсы счастливы приветствовать вас в банке 'Павлин', – сказал он.

– Кто такие парсы? – спросил Бад у банкира. Тот только прикрыл веки и указал бородкой на листок, который слышал вопрос и уже начал объяснение. Лучше бы он не спрашивал, потому что мужик стал распинаться про этих парсов, которые, видимо, страшно боятся, что их спутают с индусами, пакистанцами или арабами, хотя разумеется, они высоко ценят и чтут эти замечательные этнические группы. Как ни старался Бад отключиться, он помимо воли впитывал уйму сведений про парсов, их чудацкую веру, их странную непоседливость, даже про долбанную кухню, с вида совершенно отвратную, но все равно слюнки текут. Наконец буклет вернулся к делу, то есть к кредитной линии.

Все это Бад слышал не первый раз. Старая песня: если банк решает заключить договор, клиенту на месте вшивают кредитную карту. Эти ребята имплантируют ее в подвздошную кость, другие – в височную; не суть, лишь бы была большая и близко подходила к коже. В кость, потому что карта работает на радиосигналах и нуждается в приемной антенне. Дальше ты идешь в магазин и просто говоришь, чего тебе надо, а банк 'Павлин', хозяин и карта разбираются между собой.

У разных банков – разные проценты, минимальные ежемесячные взносы и тому подобная дребедень, но Бада это не колыхало. Его колыхало, что будет, если он не сможет вернуть долг, и, послушав для вида всю эту тягомотину, он с притворным безразличием, словно между делом, спросил про взымание недоимок. Банкир глядел в окно, прикидываясь, будто не слышит.