сверстниками ограничивалось бойскаутским отрядом и церковью – Финкели-Макгроу были прихожанами методистской часовни, католического храма и крохотной синагоги, арендовавшей помещение в Су-Сити.

В старших классах государственной школы, куда отдали его родители, он учился на твердую тройку. Уроки были такие бессодержательные, другие дети – такие скучные, что Финкель-Макгроу потерял интерес к занятиям. Он хорошо бегал кросс и часто побеждал в борьбе, чем заслужил определенное уважение товарищей, но никогда не пользовался им, чтобы завоевать девочек, что в те развращенные времена не составило бы большого труда. Он был отчасти наделен досадной чертой, стремлением к нонконформизму ради нонконформизма, и вскоре убедился: ничто так не злит его современников, как убежденность, что одни вещи хороши, другие – дурны, и стремление жить в соответствии с этим взглядом.

После школы он год помогал родителями в их сельскохозяйственном бизнесе, потом записался в Айовский Государственный Университет Науки и Технологии ('Наука плюс Практика') в Эймсе. Он поступал на специальность сельскохозяйственный инженер, но после первого семестра перевелся на физфак. Оставаясь формально студентом-физиком, он слушал самые разные курсы по собственному выбору: информатика, металлургия, старинная музыка. Диплома так и не получил, не по недостатку прилежания, но из-за тогдашней политики в области высшего образования; как многие университеты, АГУНТ требовал оценок по широкому спектру предметов, в том числе искусствоведческих и гуманитарных. Финкелю-Макгроу больше нравилось читать книги, слушать музыку и ходить в театр.

Однажды летом, когда он жил в Эймсе и работал лаборантом в солидном государственном институте, случилось наводнение, и город на несколько дней превратился в остров. Вместе с соседями Финкель- Макгроу три недели кряду строил дамбы из мешков с песком и рифленого пластика. Снова его изумила реакция средств массовой информации – журналисты налетели тучами и с явным удивлением передавали, что никто не грабит опустевшие дома. Урок, полученный после крушения самолета в Су-Сити, получил новое подтверждение. Живой контраст являли беспорядки, случившиеся за год до того в Лос-Анжелесе. Финкель-Макгроу начал приходить к убеждению, которое определило его последующие политические взгляды, а именно, что люди, не будучи различными генетически, крайне разнятся культурно, и что некоторые культуры просто лучше других. Это была не субъективная оценка, а здравое наблюдение; он видел, что одни культуры процветают и распространяются вширь, другие приходят в упадок. Такой взгляд разделялся в то время практически всеми, но еще не высказывался вслух.

Финкель-Макгроу вышел из Университета без диплома и вернулся на ферму, которой руководил в последующие несколько лет: у матери нашли рак груди, отец полностью посвятил себя больной. После смерти матери Финкель-Макгроу переехал в Миннеаполис и устроился в компанию, созданную одним из его бывших преподавателей. Фирма выпускала сканирующие туннельные микроскопы, которые позволяли разглядывать и переставлять отдельные атомы. В то время новинка представляла чисто научный интерес, и заказчиками выступали крупные исследовательские институты. Однако для человека, интересующегося нанотехнологией, лучшего было не сыскать. Финкель-Макгроу увлекся новым направлением и целыми вечерами пропадал на работе. При его самоуверенности, упорстве и способностях ('усидчив, толков, но звезд с неба не хватает'), ему просто суждено было стать одним из пионеров нанотехнологической революции, а фирме, которую он основал через пять лет после переезда в Миннеаполис – удержаться на плаву и влиться в Эпторп. Так же неизбежно он должен был в последующие годы направлять политический и экономический курс Эпторпа, чтобы в конце концов стать обладателем солидного пакета акций.

Он по-прежнему владел родительской фермой в Айове, как и прилегающими к ней сотнями тысяч акров, которые обратил в высокотравную прерию со стадами бизонов и живыми индейцами (те внезапно обнаружили, что скакать на конях за добычей много веселее, чем валяться в канавах Миннеаполиса или Сиэтла). Большую же часть времени он проводил в Новом Чжусине – своем, фактически, герцогстве.

– Связи с общественностью? – спросил Финкель-Макгроу.

– Сэр?

Современный этикет значительно упростился; в таком неформальном разговоре обращение 'ваша светлость' было бы неуместно.

– Ваш отдел, сэр.

– Инженерный. Индпошив.

– Вот как? Я думал, Вордсворта узнают только гуманитарии из пиар.

– В данном случае это не так. Я инженер. Недавно назначен в Индпошив. Так случилось, что выполнял работу именно по этому проекту.

– Какую?

– В основном связанную с ПИ, – отвечал Хакворт. Допустимо предположить, что Финкель-Макгроу следит за развитием науки и узнает сокращение от 'псевдоинтеллект', а возможно, даже оценит такое допущение с его стороны.

Финкель-Макгроу просветлел лицом.

– Знаете, в моей молодости это называлось ИИ – искусственный интеллект.

Хакворт позволил себе коротко улыбнуться.

– Полагаю, что в дерзости есть своя положительная сторона.

– И как здесь применялся псевдоинтеллект?

– В основном по линии МФС, сэр. – (Империал Тектоникс отвечала за остров, здания, растительность, Машин-Фаз Лимитед – за все, что движется.) – Птицам, динозаврам и тому подобному вполне довольно стереотипного поведения, но кентавров и фавнов мы хотели сделать более интерактивными, чтобы создать иллюзию разумности.

– Что ж, очень, очень хорошо, мистер Хакворт.

– Спасибо, сэр.

– Мне прекрасно известно, что в Индпошив переводят лучших. Не объясните ли, как пристрастие к романтическим поэтам помогло вам достичь нынешнего вашего уровня?

Хакворт опешил. Он постарался ответить так, чтобы это не прозвучало похвальбой.

– Надеюсь, человек в вашем положении не видит здесь никакого противоречия.

– Человек в моем положении не назначал вас в Индпошив. Это сделал человек в совершенно другом положении, и я опасаюсь, что такие люди очень даже склонны видеть противоречие.

– Понимаю, сэр. Видите ли, я изучал английскую литературу в колледже.

– Ага! Значит, вы шли к инженерной работе кружной дорогой?

– Думаю, так, сэр.

– А ваши коллеги из Индпошива?

– Если я правильно понял ваш вопрос, сэр, то действительно, в сравнении с другими отделами, у относительно большой доли инженеров была, так скажем, занятная жизнь.

– А что делает одну жизнь более занятной, чем остальные?

– В общем я сказал бы, что занятным мы называем все новое и непредсказуемое.

– Это почти что масло масляное. – Однако, поскольку сам лорд Финкель-Макгроу не стремился пояснить свои мысли, он сделал вид, что удовлетворен, и с минуту смотрел на играющих детей, водя тростью по земле, словно сомневался в ее устойчивости. Потом он внезапно описал тростью дугу, указывая на пол- острова.

– Как вы предполагаете, скольким из этих детей предстоит занятная жизнь?

– Ну, по меньшей мере двоим, сэр, – принцессе Шарлотте и вашей внучке.

– Вы бойки на язык, мистер Хакворт, и подозреваю, склонялись бы к лукавству, если бы не ваши твердые нравственные принципы, – сказал Финкель-Макгроу немного спесиво. – Скажите, ваши родители были подданные, или вы присягнули сами?

– Мне только-только исполнилось двадцать один, когда Ее Величество – тогда еще Ее Королевское высочество – совершала поездку по Северной Америке перед поступлением в Станфорд. Я принял присягу в колледже Святой Троицы в Бостоне.

– Почему? Вы умны и, в отличие от большинства инженеров, не чужды культуре. Вы могли бы войти в Первую Распределенную Республику или в любое из синтетических землячеств на Западном Побережье. Вас ожидали бы достойные перспективы и не сковывала, – тут Финкель-Макгроу ткнул тростью в сторону двух воздушных судов, – наша поведенческая дисциплина. Почему вы ограничили себя, мистер Хакворт?

– Не касаясь побуждений сугубо личного плана, – осторожно начал Хакворт, – скажу, что в детстве