После развала Союза бывшие советские республики поделились на бедные, нищие и на Прибалтику. Но были еще такие, которые, вроде Таджикистана, заняли место в особом, «черном» списке. Их сотрясали бесконечные природные катаклизмы: засухи, наводнения, землетрясения. Они находились в состоянии перманентной гражданской войны, клановых разборок и, что еще хуже, постепенно теряли внутреннее единство.

Республика, в которой обосновался Эмир, существовала как раз на грани между миром и войной. На центральной площади ее столицы еще не стояли танки, но там уже ходили люди с автоматами наперевес.

Русские давно уехали за пределы так и не ставшей родной страны, бросив годами нажитые квартиры и дома. Теперь каждый новый день начинался не с программы «Утренняя зарядка» по радио, а с призыва муэдзина с вершины минарета.

Последней зимой столица подолгу оставалась без света и тепла. Сразу после новогодних праздников с улиц и скверов города начали исчезать деревья. Ночью их срезали под корень и пускали на дрова. Люди грелись часами у костров прямо во дворах домов. Немного согревшись, они спешили занять очередь в магазин. Одно время ввели продуктовые талоны на хлеб и сахар. Водку в магазинах не продавали, но ее всегда можно было купить на базаре.

Как каждый уважающий себя правитель, президент независимой республики первым делом расправился с местной оппозицией и построил собственную резиденцию. В президентском дворце заканчивались отделочные работы, когда пришла новость о мятеже на севере страны. Воспользовавшись возникшим замешательством, враги попытались захватить телецентр в самой столице. На все приказы выступать к телецентру армейские чины отвечали: «Нет горючего. Как только появится, так сразу и отправимся на защиту дорогого и любимого нашего президента». Положение спасли вертолетный полк и президентская гвардия. Пока вертолетчики удерживали выходы из мятежной долины, гвардейцы вырезали оппозицию заодно с семьями. Вечером симпатичная, но скромная, чтобы не оскорблять чувства верующих, дикторша преспокойно врала о всеобщем благополучии и мире. Дворец все-таки достроили, и над его главным куполом засверкал золотой полумесяц, издали похожий на надкусанную баранку.

– Мы опять победили, – заметил по этому поводу фельдшер Петров, разбавляя кипяченой водой медицинский спирт.

Андрей Софронович Петров пять лет отпахал урологом в областной больнице, пока однажды не разбил очки заведующей. Вообще Андрей старался женщин не бить, особенно по лицу. Считал это плохой приметой. Заведующую, с которой у него был продолжительный роман, Петров приревновал то ли к мужу, то ли еще к кому. Вместо разногласий на бытовой почве разжалованному в фельдшеры врачу едва не пришили дело о разжигании национальной вражды.

Разгоревшийся было скандал утих сам собой. Меньше чем через год заведующая с молодым любовником подалась на историческую родину, оставив мужа и четырехкомнатную квартиру. Петрову предлагали вернуться, намекали на далеко идущие перспективы. Но он, что называется, пошел на принцип и наотрез от всего отказался.

У Андрея постепенно наладилась частная практика. Разумеется, не совсем легальная. С одной стороны давило государство со своими дурацкими законами, с другой – наступал ислам с не менее специфическими законами шариата. Если бы не то обстоятельство, что услугами Петрова пользовались очень влиятельные люди, ему и самому впору стоило бы подумать об отъезде.

Лежа после ночной смены на кушетке в зале, Петров пил спирт и глядел в открытую форточку на тяжелые свинцовые облака. Внезапно дверной звонок залился звонкой трелью, выводя партию классического кастрата. На фельдшера это не произвело никакого впечатления. Все, что в данный момент находилось по ту сторону дверей, кроме серого неба и дождя, не существовало. В голову Андрею лезли мысли о самоубийстве. С некоторых пор ему стало неинтересно жить. По статистике кризис среднего возраста у врачей-урологов наступает гораздо раньше, чем у тех же невропатологов и педиатров, и чаще всего заканчивается хроническим алкоголизмом.

Звонок не умолкал, из чего Петров понял, что звонит не местный. Коренным жителям республики при всех их недостатках нельзя было отказать в одном – они никогда не навязывали свое общество другим. Тот, кто ломился в дверь, скорее всего был русским. Додумавшись до такого вывода, Петров отставил в сторону стакан и полез в бар за купленным по случаю «вальтером». Ни один народ в мире не боится так встречи с соотечественником за границей, как русский. Два незнакомых американца просидят в кафе на Де Кейсерлей в Антверпене вместе несколько часов, обсуждая преимущество хотдога перед гамбургером и делясь последними бейсбольными новостями. Два русских, встретившись там же, в лучшем случае молча проглотят булочку, давясь горячим кофе, и, не оборачиваясь, бросятся бежать в разные стороны, настолько велик их ужас перед себе подобными.

Петров жил не просто за границей России, а в местности, официально получившей название «ближнее зарубежье». В результате естественного отбора обыкновенных русских здесь сменили «новые русские», которые наведывались в эти края исключительно по делам бизнеса. Бизнес у них в основном был нелегальный, но, в отличие от врачебной практики фельдшера, гораздо прибыльнее. Сам Петров считал всех приезжающих в республику русских бандитами и всячески избегал общения с ними.

– Кто там? – спросил Андрей, пытаясь разглядеть в дверной «глазок» незваных гостей.

Их оказалось двое, что только усилило его опасения.

– Нам нужен доктор, – сказал один из них требовательным тоном.

– Вы попали не по адресу. К врачам ходят в больницу. У входа вы видели надпись «больница»? Нет! Значит, это не больница.

– Но нам сказали, что здесь живет доктор! – настаивал человек за дверью, не убирая палец с кнопки звонка.

– Не живет! – возразил Андрей. – И перестаньте, в конце концов, звонить! Все равно никто не откроет.

– Почему?

– Никого нет дома! – ответил Петров, давая тем самым понять, что разговор окончен.

Воинственно размахивая пистолетом, он вернулся на диван, отложил «вальтер» в сторону и уставился на недопитый стакан. За окном не переставая шел дождь. Приступ русофобии сменился у фельдшера внезапной тоской по родине, тем, что русские привыкли называть ностальгией. Забыв про пистолет, со стаканом в руке Андрей выскочил на лестничную площадку.

– Эй, мужики! – закричал он. – Вы еще тут?

– Тут! – откликнулись с улицы помилованные гости, стоявшие под козырьком подъезда.

Быстро сбежав по ступенькам вниз и стараясь не расплескать спирт, Петров спросил:

– Кто звонил?

– Я. – Парень шагнул навстречу.