– По статистике, чаще всего люди, которые не в силах перенести одиночество, сводят счеты с жизнью в промежутке от одиннадцати вечера до четырех утра. Статистика – упрямая штука! – Угланова оправила примявшуюся юбку, застегнула сумку-портфель и, надев ее на плечо, вышла из помещения редакции.

Спустившись на лифте, она обменялась дружелюбными репликами с охранником, заступившим на ночное дежурство. Галантный страж проводил журналистку до двери, рассыпаясь в комплиментах по поводу статьи Углановой о распространении ВИЧ-инфекции среди несовершеннолетних наркоманов.

– Я своему обалдую газету подсунул, так он не отрываясь прочитал, а потом слышу, с другом по телефону обсуждает. Задел парня ваш репортаж за живое! А жена скрипела: «Зачем ребенка жутью всякой пичкаешь? Строчат журналюги чернуху, развращают молодое поколение!» Гусыня безмозглая… – нелестно отозвался охранник о своей половине. – Тратится на журналы вроде «Космополитена». Подругам передает. Усядутся на кухне и давай лясы точить, какое платье элегантнее: от Версаче или от Армани. Сидят с бигудями на головах, треплются. – Охранник сплюнул, мысленно сравнив опостылевшую, всю в жировых складках спутницу жизни и грациозную журналистку, на которую он частенько засматривался, предаваясь затем самым смелым фантазиям.

Выйдя из редакции, Дарья передумала ловить такси и решила немного прогуляться и заодно прикупить провизии, вспомнив о голых полках холодильника. Круглосуточно торгующий магазин был как раз по пути.

Засунув руки в карманы жакета, она медленно шла по тротуару, видя свое отражение в озаренных подсветкой магазинах. Самолюбованием, которым иногда грешила Дарья, мешало заниматься внезапно возникшее чувство, что за ней следят. Высокий темноволосый мужчина, стараясь держаться в тени, кажется, преследовал именно ее. Угланова ускорила темп ходьбы, проверяя свои предположения. На людных улицах центра города она не опасалась ни нападения, ни домогательств. Однако, придерживаясь народной мудрости, гласившей, что береженого Бог бережет, Угланова, прижав локтем портфель, неприметным движением изъяла из бокового кармашка плоский брикетик электрошокера, способного своим разрядом парализовать на время даже гориллу.

У представителей публичной профессии, к коим относятся и журналисты, большой круг недоброжелателей и тайных врагов. С каждым новым расследованием их ряды пополняются придурками, готовыми отчубучить любую пакость. У Углановой имелся печальный опыт столкновения с героями разоблачительных статей, закончившийся двумя месяцами пребывания на больничной койке. Украинские рэкетиры, обкладывающие данью соотечественников на Киевском вокзале, разобидевшись на обличительную заметку, подстерегли Дарью у подъезда собственного дома и наградили сотрясением мозга и сломанным ребром, ноющим теперь к перемене погоды.

Дробно выстукивая высокими каблуками-шпильками убыстряющуюся с каждым тактом чечетку, журналистка, увидав милицейский патруль, догнала лениво бредущих стражей порядка. Пристроившись за их спинами, Дарья резко обернулась, чтобы рассмотреть увязавшегося за ней мужчину.

Ее глаза перебегали от одного лица к другому. Публика, фланирующая по ночному проспекту, была вальяжной. Темноволосого сзади не оказалось.

«Мистика. Миражи от переутомления посреди города видишь… Кому ты нужна, Угланова?! Шуруй на свой флэт и кукуй в четырех стенах». – Дарья остановилась, давая возможность патрулю уйти вперед.

Кривоногий милиционер, похожий на спешившегося кавалериста, слишком часто стал вертеть шеей, заметив идущую за ними красивую женщину. А милицию, и особенно патрульно-постовую службу, Угланова, как любой среднестатистический россиянин, старалась обходить стороной, зная свирепый нрав защитников общественного порядка. Кроме того, Москву будоражили слухи об участившихся изнасилованиях, совершаемых людьми в форме.

Косолапый еще раз обернулся, переполнив тем самым чашу терпения журналистки. Сочтя вечернюю прогулку окончательно загубленной, Дарья встала на бордюр и подняла руку, останавливая такси.

Привлекательная молодая женщина – это пассажир, которому всегда рады. От потока машин отделился желтый автомобиль с пластиковым плафоном-горбом на крыше. Таксист, лихо выруливая, немного не рассчитал и «поцеловался» протекторами с бордюром. Противный визг резины, трущейся о камень, заставил Угланову поежиться и отскочить.

Чьи-то сильные руки заключили ее в объятия. Затрепыхавшись, словно пойманная птица, Дарья истерически вскрикнула, привлекая внимание прохожих и патруля, спешно выполнившего поворот.

– Руки… уберите руки… – Вибрирующим от возмущения голосом журналистка урезонивала неизвестного мужчину, сужающего кольцо объятий.

– Спокойно, Дарья! Не шуми…

Эти слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Угланова остолбенела, узнав неповторимую интонацию: немного насмешливую, с вплетенными нотками неизгладимой печали много повидавшего на своем веку человека.

– Дмитрий?! – осторожно, словно опасаясь нарушить зыбкое видение, способное рассыпаться от сотрясения воздуха, спросила она, поворачиваясь лицом к мужчине. – Святой!

– Сколько лет, сколько зим… – Подхватив девушку под локти, он оторвал ее от земли и, подержав на весу, осторожно поставил, словно Угланова была фарфоровой куклой. – Перепугал? Извини.

Утраченный от неожиданности дар речи вернулся к журналистке. Она смешно облизала кончиком языка пересохшие губы и дотронулась до плеча Святого:

– Откуда ты свалился?

– Приплыл, Дарья. По морю приплыл. А куда дальше прокладывать курс – не знаю. Думаю с тобой посоветоваться.

Они замолкли, разглядывая друг друга под ярким светом неоновых огней и уличных фонарей.

Флегматичный таксист, созерцавший трогательную встречу старых знакомых, утомившись ожиданием, нарушил идиллию:

– Уважаемая, мы едем или остаемся? Счетчик включен.

– Не напрягай, шеф! Заводи свою лайбу и отчаливай! – миролюбиво посоветовал Святой, по-прежнему обнимая девушку за талию.

Расстроенный потерей клиента таксист, не докурив, вышвырнул почти целую сигарету, которая, пролетев метеором, ударилась об асфальт и рассыпалась мириадами искр.

– Голосуют без толку, а потом зажимаются с хахалями. Прикинуть прежде надо, перед тем как шлагбаум задирать! – сварливо пробурчал водитель, выжимая сцепление.

К паре приближался патруль, привлеченный неадекватной реакцией Углановой. Кривоногий блюститель порядка взял под козырек, уставившись взглядом немигающих водянистых глаз на Святого.

– Что это вы руки распускаете, молодой человек? Ваши документики… – Упиваясь властью, милиционер держался одной рукой за портупею, а вторую положил на кобуру, болтавшуюся на приспущенном ремне.

– Простите, дома забыл. – Святой вспомнил, что даже не удосужился вызубрить легенду нового паспорта, который ему всучил Бодровский.

– Склероз? – с издевкой спросил кривоногий, делая знаки напарнику. – Придется пройти в отделение. Там освежим память, вспомним адресок, заплатим штраф за вызывающее поведение в общественном месте.

– Какое поведение? – переспросил Святой, отвыкший от милицейского беспредела.

– Злостно нарушающее общественный порядок. – Кривоногий фыркнул, словно закипевший чайник.

– Что я сделал? – недоуменно пожал плечами Святой, не врубаясь в идиотскую ситуацию.

– Выражался…

– Что?

– Нецензурно выражался! – на ходу сочинял кривоногий, одновременно вызывая по рации патрульную машину, курсировавшую в этом квадрате.

Загреметь в каталажку со всеми вытекающими последствиями по воле какого-то косолапого самодура, щерившего редкие зубы в поганой усмешке, не входило в планы Святого. Сделав шаг в сторону, он увлек за собой постового.

– Слушай, друг, давай добазаримся. – Святой выразительно похлопал по карману, намекая на некоторое денежное подношение. – Я девушку встретил, которую лет сто не видел. Неудобно перед знакомой.