оборудованием. Поколдовав с настройками программы слежения и изменив масштабирование, она уверенно показала на один из ульев в середине ряда:

– Сигнал идет отсюда.

Она остановилась перед ульем. Локис включил фонарь и высветил почерневшее нутро ящика. Не успевшее прогореть дно в несколько слоев устилали обугленные тельца насекомых. Владимир не взялся бы сейчас определить, какие это пчелы – смертоносные гибриды или обычные дикие африканские. Похоже, подобного мнения придерживалась и Барышня, но все же зачерпнула рукой пригоршню мертвых насекомых и высыпала их в целлофановый пакет, чтобы проверить по возвращении на базу. Вдруг она что-то заметила внутри улья и совершенно другим тоном произнесла:

– Ну-ка, посвети.

Локис поднес фонарь поближе. Ольга вытащила из кармана лупу и пинцет. То, что ее заинтересовало, находилось у самого дна ящика. Движения ее были экономными и точными. Владимир услышал приглушенный металлический звук.

Между лапок пинцета в поднятой руке Барышни торчала булавка с наколотыми на нее пчелиными останками, поверх которых снайпер разглядел знакомую каплю микропередатчика…

– Товарищ майор! Пчела была приколота к стенке улья. То есть не могла летать. Вот почему прибор показывал, что сигнал идет из одной и той же точки. Не знаю как, но они, похоже, раскололи наш трюк с датчиком. Локис прав – это подставная пасека. Надо немедленно уходить отсюда, здесь может быть засада!

– Нет, не может, – покачал головой Владимир, – по-моему, эта пасека устроена специально для того, чтобы мы ее разнесли и успокоились. И отстали от них. А тем временем эта сволочь безнаказанно нанесет удар в другом месте!

– В любом случае нам незачем торчать здесь до утра, – подытожил Горячев. – По машинам!

Захлопали дверцы, взревели моторы… Через пару минут лишь примятая колесами джипов трава да автоматные гильзы, в изобилии валявшиеся в округе, служили признаками недолгого, но довольно шумного присутствия здесь русских спецназовцев.

Таннер выждал добрых полчаса, прежде чем рискнул выползти наружу. На его счастье, русские не закрыли дверь кунга на замок, и ничего не пришлось выбивать. Убедившись, что ему ничто не угрожает, сержант не спеша прошелся по поляне, собрал все пригодное оружие и боеприпасы. Его предстояло спрятать. Как и сваленное в кунге «противопчелиное» снаряжение. Как говорится, до поры до времени. Когда-нибудь пригодится. Может быть. О погибших подчиненных он не сожалел – эти сукины дети знали, на что подписывались. Он пересчитал убитых. Сбежать или сдаться в плен никто не успел – слишком быстро все кончилось. Все, кто был здесь вчера вечером после отъезда капитана Рейвена, остались лежать на поляне. Разве что ветерана, которого оставлял за себя, сержант нашел не сразу – трудно было опознать голову, раскроенную рваным куском железа от разлетевшегося грузовика. Похоже, Томбо предпочел-таки стать героем посмертно. Что ж, да покоится его душа в мире. Оказанное доверие он оправдал. Но сейчас сержанта Таннера больше волновало, не придется ли уходить отсюда на своих двоих. Все-таки даже до окраины столицы отсюда было добрых два часа пешком.

На его счастье, все колеса грузовика с кунгом остались целыми, а в баках еще было достаточно горючего. Хватит не только до Монровии. Мотор накануне проверял он сам, так что теперь мог быть уверен, что грузовик не сдохнет через полмили. Вопрос только в том, куда теперь ехать. В чем он не сомневался, так это в том, что долго оставаться здесь нельзя – шоссе недалеко, рано или поздно запах гари привлечет чье- нибудь внимание. А вот уверенности в том, что следует все-таки дождаться командира, у сержанта не было. Он хорошо помнил допрос выловленного из реки миротворца, как и то, что говорил русский сержант. Что, если Рейвен специально оставил здесь Таннера и остальных солдат, зная, что русские будут искать их лагерь? И вовсе не собирается возвращаться? Может, взять и вернуться в часть, пока еще в ответ на все вопросы можно просто пожимать плечами?

Над Монровией неспешно разгорался новый день, пока ничем не отличающийся от предыдущего. Воздух в тени еще был вполне прохладен, но первые признаки испепеляющей жары уже подбирались и сюда. Город жил своей обычной жизнью. На шумных улицах центра и прибрежной полосы было полно людей. Сигналили машины: лимузины и малолитражки, автобусы, армейские джипы, разнокалиберные грузовики. Город уже проснулся, но еще позевывал.

Недалеко от центра у перекрестка примостилось уютное открытое кафе под полосатыми тентами. Несмотря на то что до обеденного перерыва оставалось еще немало времени, в кафе было много посетителей, среди которых преобладали белые – европейцы и американцы, туристы, а также сотрудники фирм и торговых представительств, расположенных поблизости. Да и нынешний комплекс правительственных зданий находился всего в двух кварталах от этого места. Один из посетителей, тучный американец в пестрой гавайской рубашке, скучавший в ожидании своего заказа, принялся разглядывать прохожих. Его внимание привлек мелькнувший в толпе невысокий худой африканец средних лет в потрепанной и сильно выгоревшей камуфляжной куртке и таких же штанах. Абсолютно ничем не примечательный мужичок, если не считать длинного белесого шрама, тянувшегося от уха до носа. Интересно, что это у него – ритуальный рисунок или последствия ранения, лениво рассуждал американский турист, что-то краем уха слышавший о недавней гражданской войне в стране, в которую занес его нынешний тур. Африканец тем временем остановился и снял кепку, чтобы смахнуть пот с бритой головы. У туриста от удивления отвисла челюсть – через всю голову от переносицы до затылка тянулся второй шрам, выглядевший практически точной копией первого. Шрамы сходились, отчего голова была похожа на арбуз, в котором вырезали дольку, да забыли вынуть. Нет, это, несомненно, ритуальные знаки, отмел все свои сомнения толстяк и тут же вернулся к более насущной проблеме: где же все-таки заказ?

– Официант! – раздраженно закричал он, начисто забыв о странном прохожем. Африканец со шрамами тем временем водрузил кепку обратно, потом вытащил мобильник. Аппарат вполне соответствовал всему облику этого человека – простенький «Сименс» устаревшей модели, в обшарпанном черном корпусе с трещиной на боку. Нажав несколько кнопок, африканец поднес телефон к уху, посмотрел по сторонам. Дождавшись ответа, произнес несколько фраз, кажется, ответил на вопрос, где находится, с ничего не выражающим лицом выслушал невидимого собеседника, потом спрятал телефон. Затем ненадолго сунул руку в боковой карман куртки, при этом из кармана вытащил уже сжатый кулак. Двинулся вперед. Через несколько шагов остановившись перед светофором, он разжал пальцы и что-то уронил на асфальт, старательно растерев это что-то каблуком. На приглушенный хруст стекла никто не обратил внимания. Загорелся зеленый, и поток людей подхватил человека со шрамами, унося его прочь от кафе и его посетителей. Десятки ног продолжали превращать осколки пробирки во все более мелкую стеклянную кашу. Среди поблескивающего в солнечном свете крошева еще шевелилась пара умирающих пчел…

Тучный американец, которому наконец-то принесли его заказ, с наслаждением принялся за свой десерт. Внезапно какой-то непонятный шум снова отвлек его от гастрономических радостей. «Господи, что это за страна, где нельзя даже спокойно поесть?! Нет, сюда я больше не поеду, – решил он, снова приходя в раздраженное состояние. – Никто, нигде и никогда не имеет права портить мне аппетит», – постановил он в следующую секунду, старательно игнорируя происходящее вокруг безобразие. Шум тем временем становился все громче и назойливее. Над крышей здания на другой стороне улицы внезапно возник огромный, полупрозрачный, непрерывно шевелящийся шар. А еще через несколько мгновений разъяренный рой определил направление атаки, и пчелы бросились вниз.

Толстяк в кафе продолжал смаковать десерт, не обращая внимания на то, что остался в полном одиночестве на террасе, что пространство вокруг заполнилось криками, грохотом опрокидываемой мебели и падающих тел, а люди в панике разбегаются во все стороны. Впрочем, ситуация вокруг него пережила катастрофические изменения за считаные секунды, так что ничего удивительного в его поведении не было.

– Ну, кажется, я перекусил, – с довольной улыбкой произнес он, откинувшись на спинку стула прежде, чем промахнувшаяся пчела шлепнулась в остатки его трапезы с недовольным жужжанием. Прокомментировать это непотребство американец не успел – сразу несколько более удачливых насекомых впились ему в шею, лицо и руки. Он дико заорал и попытался вскочить, но за что-то зацепился и неуклюже растянулся на полу среди опрокинутых столиков. И сразу же еще несколько жал воткнулись в его кожу.