Международный аэропорт, воздушные ворота страны – звучит красиво, вкусно и солидно. Видятся стекло, бетон, чистота, блеск… Но аэропорт в Монровии, столице Либерии, больше напоминал площадку, отведенную для свалки мусора. Чего-чего, а этого добра вокруг его единственной взлетно- посадочной полосы хватало до сих пор. Хотя гражданская война уже пять лет как закончилась. По крайней мере, официально. Впечатление свалки усиливали полуразрушенные или наспех восстановленные здания, окна с разбитыми стеклами или и вовсе заколоченные фанерой. Стены со следами от пуль и осколков. Так и не убранные сгоревшие машины, которые просто спихнули в сторону. И царящая повсюду антисанитария. И так выглядел не только аэропорт – таким был практически весь город.

Немногочисленные самолеты и вертолеты сгрудились у диспетчерской вышки и радарного комплекса – чтобы проще было охранять. Слишком много разного оружия все еще ходило в Либерии по рукам. В основном авиатехника принадлежала местным ВВС и миротворческому корпусу ООН. Принадлежность к миротворцам обозначали выкрашенные в белый цвет фюзеляжи и огромные синие буквы UN на бортах. Взлетная полоса аэродрома напоминала лицо боксера-неудачника – на ней повсюду виднелись грубые пятна асфальтовых заплаток на месте снарядных воронок. Воздух над летным полем, казалось, плавился, искажая контуры удаленных объектов. Стрелка термометра уже вторую неделю опускалась ниже тридцати градусов лишь по ночам.

Немного в стороне от сгрудившейся авиатехники стоял транспортный самолет «Ил-76» с российским флагом на хвосте и эмблемой МЧС РФ на борту. У открытого грузового люка самолета уже довольно давно копошились грузчики-африканцы, перетаскивая ящики, коробки и мешки с гуманитарной помощью в ооновские грузовики – никакой механизации здесь не было и в помине. Рядом стояли два пыльных армейских джипа, возле которых прохаживалось несколько темнокожих миротворцев с французскими винтовками FAMAS, которые напоминали россиянам лобзики. На рукаве униформы у каждого красовалась нашивка в виде флага одной из соседних стран. Наконец последний мешок перекочевал из грузового отсека самолета в кузов грузовика, полуголые грузчики попрыгали следом. Фуры в сопровождении джипов уехали, но летчики не спешили закрывать рампу. Похоже, они ждали кого-то еще. Наконец из-за черной туши вертолета местных ВВС, сгоревшего в прошлом месяце по вине заправщиков, выехала санитарная машина – привычный глазу «УАЗ-452», за характерную форму заслуживший на родине прозвище «буханка». Машина плавно развернулась и аккуратно подрулила задом к открытой рампе. Водитель быстро распахнул задние дверцы и вместе с санитаром вытащил носилки. На них лежал изможденный мальчик-африканец. Техник, стоявший рядом с худощавым пилотом, бросился помогать санитарам и вместе с ними исчез в утробе самолета. К оставшемуся у рампы пилоту подошел врач. Его шоколадный загар вызывал здоровую зависть, но пилот не завидовал – он прилетал сюда не первый раз и хорошо представлял, как нелегко здесь работать. Особенно если привык к совсем другому климату. Они поздоровались, и пилот протянул медику сигарету. Тот не отказался. Пилот затянулся и, кивнув в сторону грузового отсека, поинтересовался:

– Что за пацан?

– Местный… Ему операция нужна, иначе долго не протянет. Но здесь необходимого оборудования ни у кого нет, поэтому в Москву повезем.

– Болен чем? – встревожился летчик.

– Не бойся, не заразный. Последствия ранения. Ты не смотри, что шкет. Он уже навоевался побольше нашего с тобой.

– Ты с ним полетишь? – Пилот взглядом показал на сумки и чемодан, которые врач поставил рядом на асфальт.

– Ага, – кивнул тот. – Положен сопровождающий. Тем более что парнишка несовершеннолетний. Ну а у меня срок контракта истек. Нет, врать не буду, деньги хорошие платят, но сил больше нет… Наконец выберусь отсюда. Честное слово, надоело. Устал. Третий год уже здесь, а никак не привыкну. Я понимаю, конечно, войны, революции. Ни на что сил не хватает. Но хотя бы сортиры самые простые, типа «скворечников», соорудить можно было. Столица, блин. Только в центре на нормальный город и похоже. Квартал в сторону – все загажено. Даже мусор не вывозят. Никто ничего делать не хочет. На лапу не дашь – даже не чихнут.

– Ничего, скоро будешь дома. Слушай, а что с этим пацаном? Что там за операция? Дорогая, наверное?

– Да уж точно не из дешевых, – согласился врач. – Но ему бесплатно сделают. Из гуманитарных соображений. По новейшей технологии, практически бескровная – зонд, лазер, искусственный имплантат. Сделают ему в России операцию, вернется на родину. Будет нас и страну нашу добрым словом поминать.

– А сам-то он кто?

– Да сирота он, родителей убили во время карательной операции, едва ему пять исполнилось. Детства у него практически не было, вырос в лагере у повстанцев. И повоевать успел, даже отличился там где-то. Командира спас, что ли. Ранен был, выжил, но заросло плохо. Как результат – сильно сужена одна из трахей легкого, практически не работает. Дышать ему трудно. А с одним легким долго не проживешь… Имечко у него, кстати, мудреное, у нас никто с первого раза выговорить не смог. Мы его Максимкой прозвали – и нам так легче было, и на его настоящее имя похоже. Этот его бывший командир сейчас здесь, в Монровии, какой-то большой начальник. Встретил пацана на улице, увидел, что загибается. Ну и в госпиталь привез. Он-то, командир его, когда-то в Москве учился. Может, поэтому парня к нам и пристроил.

Врач замолчал. Пилот, принявший историю парнишки близко к сердцу, не знал что и сказать. Вдруг врач тряхнул головой и заговорил снова. В его голосе явственно звучали ностальгические нотки:

– Столько в этом грязном бардаке торчал, а у меня в Москве семья, дети… Неужели сегодня увидимся наконец?

– Увидитесь, увидитесь, – приободрил его пилот, замечая, что со стороны ангаров наконец показался долгожданный топливозаправщик.

После того как уехали и санитарная машина, и заправщик, экипаж собрался у самолета в ожидании разрешения на вылет. Врач, сопровождавший на операцию в Россию мальчишку-либерийца, тоже был здесь – проверив состояние своего подопечного, он выбрался на воздух. Внимание скучающего от вынужденного безделья экипажа тут же переключилось на него – доктора засыпали вопросами об особенностях жизни в Монровии, тот во встречном порядке интересовался новостями с родины. Пилот заметил, что поблизости нет никого из охраны аэропорта, но не придал этому значения. Поди, пиво дуть слиняли. Все равно самолеты никто не украдет. Да и чрезвычайное положение вроде вводить никто не собирался… Скорей бы уж взлет разрешили.

Вдруг его внимание привлек худой невысокий чернокожий с жуликоватой физиономией, в шлепанцах и потрепанном выгоревшем камуфляже явно с чужого плеча, с темными пятнами на местах, где прежде были знаки различия. От уха до носа через всю правую щеку у него протянулся длинный старый шрам. Макушку африканца украшала выцветшая кепка-бейсболка со следами какой-то надписи. Мужичок толкал перед собой дребезжащую самодельную тележку, нагруженную корзинами с фруктами. Похоже, мелкий торговец решил сократить путь и двинул через летное поле. Африканец тоже заметил столпившихся у самолета людей и моментально изменил свой маршрут. Тележка угрожающе заскрипела, но подчинилась. Подобострастно улыбаясь и беспрестанно кланяясь, африканец громко и быстро затараторил по-английски, настойчиво предлагая белым джентльменам купить в дорогу фруктов. Фрукты выглядели очень привлекательно, пахли тоже соблазнительно, к тому же цену торговец назвал небольшую – даже смешную, если сравнивать с московскими рынками. Да и лететь ведь не один час, если не целый день.

Поэтому и пилот, и врач без долгих колебаний купили по целой корзине. То же самое сделали и другие члены экипажа. Только штурман не проявил интереса к фруктам. Сам он их не любил, а семьи у него пока не было. В то время как остальные торговались, штурман отошел в сторонку с фотоаппаратом, чтобы сделать несколько снимков. На память об экзотической стране…

«Ил-76ТД» – транспортник, а не стратегический бомбардировщик, из Либерии до России без дозаправки даже порожняком не долетит. Поэтому сразу после взлета самолет взял курс на Каир, где