– Давление обстоятельств, – пояснил Тобиас. – В нашем деле всегда так. Вы когда-нибудь работали на правительство Её Величества, мистер Мэллори?

– В некотором роде, – пожал плечами Мэллори.

Он работал на Комиссию по свободной торговле Королевского общества. Он поверил их патриотической болтовне, их обещаниям закулисного влияния, а они высосали из него всё, что можно, и отпустили на все четыре стороны – выкручивайся как умеешь. Личная встреча с главой комиссии лордом Гальтоном[74], тёплое рукопожатие, «глубочайшее сожаление», что не может быть и речи об «открытом признании его доблестной службы…» Вот и всё. И ни клочка подписанной бумаги.

– А какая это была работа? – заинтересовался Тобиас.

– Вы видели когда-нибудь так называемого сухопутного левиафана?

– В музее, – кивнул Тобиас. – Его ещё называли бронтозаврусом, такой слон-рептилия. У него зубы на конце хобота. Деревья ел.

– Смышлёный вы парень, Тобиас.

– Так, значит, вы – левиафанный Мэллори! – восхищённо выдохнул Тобиас. – Знаменитый учёный!

Зазвонил колокольчик. Тобиас сорвался с места и подхватил с лотка широкую, сложенную гармошкой бумажную ленту.

– Отлично, сэр. Уже разобрались. Я же сразу сказал, что эта история с черепом поможет. – Тобиас развернул перед Мэллори ленту.

Это была подборка машинных портретов. Темноволосые англичане с внешностью висельников. Машинная печать, выполненная маленькими чёрными квадратиками, слегка искажала лица; казалось, что у всех этих людей тёмная пена на губах и грязь в уголках глаз. Выглядели они родными братьями – некий странный подвид рода человеческого, подвид ушлых и ни во что не верящих. Портреты были безымянными, под ними стояли только гражданские индексы.

– Вот уж не думал, что их будет так много, – поразился Мэллори.

– Было бы меньше, имей мы более точные антропометрические параметры, – сказал Тобиас. – Но вы не торопитесь, сэр, посмотрите внимательнее. Или ваш жулик здесь, или его вообще нет в архиве.

Мэллори всматривался в хмурые лица пронумерованных бандитов; деформированные черепа придавали им особо отталкивающий вид. Он отчётливо помнил лицо жучка. Помнил, как оно перекосилось от бешенства, помнил кровавую слюну на сломанных зубах. Это зрелище навсегда врезалось ему в память, врезалось так же ярко, как схожие с костяшками пальцев позвонки, торчавшие из серого вайомингского сланца. Как тот долгий момент озарения, когда Мэллори заглянул в сердцевину тусклых каменных глыб и прозрел непреходящее сияние своего триумфа, свою грядущую славу. Точно так же тогда, на ипподроме, он видел в лице жучка смертельный вызов, способный переиначить всю его жизнь.

Но ни одно из этих ошалелых, угрюмых лиц никого ему не напоминало.

– А возможно такое, что этого человека у вас нет?

– Возможно, если на него нет уголовного досье, – сказал Тобиас. – Мы можем прогнать эту карту по полной программе, но на это уйдут недели машинного времени и потребуется особое разрешение сверху.

– Отчего же так долго?

– В наших архивах есть данные на всё население Британии. На каждого, кто когда-либо подавал прошение о приёме на государственную службу, или платил налоги, или был арестован. – Тобиас почти извинялся; было видно, что он искренне хочет помочь. – А может, этот тип иностранец?

– Я уверен, что это был англичанин и явный уголовник. Он вооружён и опасен. И всё же его здесь нет.

– А может, просто плохие снимки? Эти самые уголовники, они же чего только ни вытворяют перед полицейским фотографом – и щёки надувают, и вату в нос засовывают, и всё что угодно. Он должен быть здесь, точно должен.

– Не думаю. А есть ещё какие-нибудь варианты? Тобиас сел и сокрушённо покачал головой.

– Это всё, что у нас имеется, сэр. Если только вы не измените описание.

– А не могли кто-нибудь убрать его портрет?

– Это было бы искажение официальных данных, сэр. – Тобиас был потрясён. – Уголовное преступление, караемое депортацией в колонии или каторгой. Да разве ж кто на такое пойдёт?

Повисло напряжённое молчание.

– А всё-таки? – подстегнул его Мэллори.

– Ну, данные, сэр, это святая святых, ради них нас здесь и держат. Но есть некоторые высокопоставленные чиновники, не из нашего Бюро, – лица, заботящиеся о конфиденциальной безопасности государства. Да вы понимаете, о ком я.

– Нет, – качнул головой Мэллори, – не понимаю.

– Очень немногие джентльмены, облечённые большим доверием и полномочиями. – Тобиас оглянулся на других посетителей и понизил голос. – Возможно, вы слышали о том, что называется Особым кабинетом? Или Особым бюро полиции?

– Кто-нибудь ещё?

– Ну, естественно, королевская семья. Все мы, в конце концов, слуги короны. Если бы сам Альберт приказал нашему министру статистики…

– А как насчёт премьер-министра? Лорда Байрона? Тобиас ничего не ответил, лицо его как-то поскучнело.

– Праздный вопрос, – делано улыбнулся Мэллори. – Забудьте о нём. Это академическая привычка – если меня заинтересовал какой-то предмет, я пытаюсь разобраться в нём до конца, до самых мелочей. Но здесь это абсолютно ни к чему. Взгляну-ка я ещё раз. – Мэллори сделал вид, что повторно изучает. – Скорее всего, это мой собственный промах, да и света здесь маловато.

– Позвольте, я прибавлю газ, – вскочил Тобиас.

– Не стоит, – отмахнулся Мэллори. – Прибережём моё внимание для женщины. Возможно, с ней нам повезёт больше.

Тобиас покорно сел. Минуты ожидания тянулись невыносимо долго, однако Мэллори разыгрывал ленивое безразличие.

– Неспешная работа, а, мистер Тобиас? Такого, как вы, должны манить более высокие цели.

– Мне ведь и вправду нравятся машины, – признался Тобиас. – Только не эти неповоротливые монстры, а более умные, более эстетичные. Я хотел выучиться на клакёра.

– Тогда почему вы не в школе?

– Не могу себе этого позволить, сэр. Моей семье не под силу.

– А вы бы попробовали получить государственную стипендию. Пошли бы, сдали экзамены.

– Ходил я на эти экзамены, только ничего не вышло, завалил анализ. – Тобиас помрачнел. – Да и какой из меня учёный? Искусство, вот чем я живу. Кинотропия!

– Театральное дело, а? Говорят, с этой страстью люди рождаются.

– Я трачу на машинное время каждый свой свободный шиллинг. – Глаза мальчика разгорелись. – У нас небольшой клуб энтузиастов. «Палладиум» сдаёт нам в аренду свой кинотроп – утром, когда нет представлений. Иногда среди любительской чуши можно увидеть потрясные вещи.

– Очень интересно, – отозвался Мэллори. – Я слышал, что… – Он с трудом вспомнил нужное имя. – Я слышал, что Джон Китс очень неплох.

– Старьё с бордюром, – безжалостно отрезал Тобиас. – Вы бы вот посмотрели Сэндиса[75]. Или Хьюза[76]. Или Этти[77]! И ещё один клакёр, манчестерский, так у него работы вообще отпад – Майкл Рэдли. Я видел одно его шоу здесь, в Лондоне, прошлой зимой. Лекционное турне с каким-то американцем.

– Кинотропные лекции бывают весьма поучительны.

– Да нет, лектор там был какой-то жулик, политик американский. Будь моя воля, так я бы его вообще со сцены турнул, а картинки прогнал без звука.