ручками под чёрное дерево, миниатюрный пресс для цветов с видом Кенсингтонского дворца, немецкие щипцы для завивки, прихваченные как-то в парикмахерской. Чуть подумав, она добавила к ним зубную щётку с костяной ручкой и жестяную коробочку камфорированного зубного порошка.
Покончив со сборами, Сибил взяла крохотный посеребрённый выдвижной карандашик, подарок мистера Чедвика, и присела на край кровати, чтобы написать записку Хетти. На карандаше была гравировка: «Корпорация столичной железной дороги»; из-под вытертого серебра начинала проглядывать латунь. Писать пришлось на рекламке растворимого шоколада, другой бумаги в комнате не было.
«Моя дорогая Харриет, – начала Сибил, – я уезжаю в Париж…»
Тут она помедлила, сняла колпачок карандаша, прикрывавший резинку, и стёрла два последних слова.
«…уезжаю с одним джентльменом. Не тревожься. Со мной всё в порядке. Бери из моей одежды всё, что хочешь. Позаботься, пожалуйста, о Тоби, корми его рыбой. Искренне твоя, Сибил».
С каждым написанным словом Сибил чувствовала себя всё тревожнее, а затем она посмотрела на Тоби и чуть не заплакала: «Предательница я, самая настоящая предательница». Следом за мыслью о собственном предательстве неожиданно пришла полная уверенность в предательстве Мика.
– Нет, он
На каминной полке лежала плоская яркая жестянка с названием дорогой табачной лавки на Стрэнде. Сибил знала, что там турецкие сигареты. «Попробуй, вот увидишь, тебе понравится», – убеждал её в прошлом месяце один из молодых джентльменов Хетти, студент-медик. Вообще-то Сибил сторонилась медиков – изучают всякие гадости да ещё этим гордятся, – но сейчас, в сильном нервном возбуждении, она открыла коробочку, вытащила хрусткий бумажный цилиндр и вдохнула резкий пряный запах.
Мистер Стэнли, хорошо известный среди модной публики адвокат, беспрестанно курил сигареты. Во времена их с Сибил знакомства Стэнли часто говаривал, что сигарета для игрока – первое дело, нервы укрепляет.
Сибил вставила сигарету меж губ, в точности как это делал Стэнли, и чиркнула люцифер, не забыв, что нужно переждать, пока сгорит шарик серы на конце, и уж только потом поднести палочку к сигарете. Она опасливо затянулась, получила в награду порцию едкого, отвратительного дыма и судорожно закашлялась. «Да выбросить нужно эту гадость», – думала Сибил, вытирая брызнувшие из глаз слёзы. Но упрямство оказалось сильнее: она встала перед камином, время от времени затягиваясь сигаретой и сбрасывая хрупкий бледный пепел на угли, точно так же, как это делал Стэнли.
Нет, решила Сибил через пару минут, долго я такого не вынесу, да и где же, кстати, обещанный эффект? И тут ей стало совсем плохо, к горлу подступила тошнота, руки стали ледяными. Задыхаясь от кашля, она уронила сигарету на угли; та вспыхнула ярким пламенем и мгновенно рассыпалась в пепел.
Будильник тикал, тикал и тикал… Биг Бен прозвонил полночь. Где же Мик?
Сибил проснулась в темноте, исполненная безликого, безымянного страха. Потом она вспомнила о Мике. Масло в лампе кончилось. Камин потух. С трудом поднявшись на ноги, она нащупала коробок Люциферов; жестяное тиканье будильника привело её к комоду.
Освещённый серной спичкой циферблат качнулся и поплыл куда-то в сторону.
Половина второго.
Может, он приходил, пока она спала, постучал, не достучался и ушёл? Нет, только не Мик, уж он-то что-нибудь придумал бы, не ушёл бы так просто, не проверив, дома она или нет. Так, значит, он попросту её кинул, кинул как дуру последнюю – а кто же она ещё, если не дура? Развесила уши, размечталась – Париж, Париж, поедем в Париж!
Её охватило странное спокойствие, всё приобрело безжалостную, как в свете калильной горелки, отчётливость. Перед глазами встали маленькие цифры в углу билета – дата и время отправления парома. Мик отплывает из Дувра завтра вечером, так что спешить ему особенно некуда. Лекция кончается поздно, трудно поверить, что они с генералом Хьюстоном сорвутся с места глухой ночью – безо всякой к тому необходимости. Нужно идти в «Гранд», найти там Мика и поговорить с ним напрямую. Просить, угрожать скандалом, разоблачениями – да всё что угодно.
Деньги лежат в муфте. В Майнориз возле Гудменс-Ярда есть стоянка кэбов – туда-то и нужно идти. Разбудить кэбмена и ехать на Пикадилли.
Как только дверь за Сибил закрылась, из опустевшей квартиры донеслось жалобное мяуканье. Притаившийся в темноте велосипед больно ободрал ей лодыжку.
На полпути к Гудменс-Ярду она вспомнила о забытом саквояже, но возвращаться не стала.
Сибил отпустила кэб за квартал от «Гранда» – не было ни малейшей надежды, что ночной швейцар, мрачный тяжеловес с ледяными глазами, длинными, до подбородка, бакенбардами и негнущейся ногой, встретит её с распростёртыми объятиями. Она заметила его издалека – здоровенный, весь в галунах громила околачивается на мраморных ступеньках парадного входа под затейливыми, с коваными дельфинчиками фонарями. Сибил знала швейцаров как облупленных – они играли в её жизни весьма заметную роль.
Одно дело – войти в «Гранд» днём, под руку с Денди Миком. А вот нагло заявиться туда ночью, без провожатого – это уже совсем другое. Так поступают одни только шлюхи, а шлюху швейцар не пропустит ни под каким видом. Надо что-то придумать, историю какую-нибудь. Может, что и получится, если враньё будет звучать достаточно убедительно, а этот тип или глуп, или беспечен, или носом клюёт, потерял бдительность. Или подкупить его, только вот денег после кэба осталось всего ничего. Ещё слава Богу, что одежда вполне пристойная – в ярких, как у потаскухи какой-нибудь, тряпках и надеяться было бы не на что. А может, отвлечь его как-нибудь? Рассадить окно булыжником и проскочить, пока он там выясняет, что и почему. В кринолине не больно-то побегаешь, так ведь и он не самый главный спортсмен, с калечной-то ногой. А чтобы бегать поменьше, найти какого-нибудь оборванца, заплатить, и пусть он бьёт окна, а самой притаиться рядом со входом…
Сибил стояла в тени у высокого ограждения строительной площадки, увешанного огромными, с простыню рекламными плакатами. «ДЕЙЛИ НЬЮС» РАСХОДИТСЯ ПО ВСЕМУ МИРУ – сообщали отсутствующим в такое время суток прохожим яркие, несколько пострадавшие от дождя буквы. «ЛЛОЙД НЬЮС» – ВСЕГО ЗА ОДИН ПЕННИ, ЮГО-ВОСТОЧНАЯ ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА, РЕМСГЕЙТ и МАРГЕЙТ 7/6. Вынув руку из муфты, Сибил принялась грызть пропахший турецким табаком ноготь и лишь немного удивилась, что пальцы её посинели от холода и отчаянно дрожат.
Спасла её чистая удача, а может, на небесах кто-нибудь сжалился, – из-за угла донеслось громкое «чух-чух-чух», и к «Гранду» подкатил сверкающий паровой экипаж. Одетый в ярко-синюю ливрею машинист спрыгнул на мостовую и опустил складную подножку. На улицу вывалилась шумная толпа пьяных французов в подбитых алым плащах, парчовых жилетах и с вечерними тросточками, украшенными кистями, двое из них – с подружками.
Сибил подобрала юбки и бросилась вперёд. Словно пехотинец, умело использующий рельеф местности, она пересекла улицу под прикрытием сверкающего лаком экипажа, затем обогнула высокие, с деревянными спицами и резиновыми шинами колёса и смело присоединилась к компании. Французы парлевукали друг с другом, поглаживали усы и гоготали; Сибил они даже не заметили, а может, заметили, но только им было до фонаря, кто там к ним присоседился и зачем. Сибил благочинно улыбалась всем и никому в частности, стараясь держаться поближе к длинному, в драбадан пьяному парню. Гуляки, пошатываясь, взобрались по мраморным ступеням, а длинный с беспечной лёгкостью человека, не знающего цену деньгам, сунул в руку швейцара фунтовую банкноту. Тот ошалело сморгнул и почтительно тронул рукой раззолочённую фуражку.
Всё прошло без сучка без задоринки. Вместе с не умолкающими ни на секунду французами Сибил пересекла пустыню полированного мрамора до конторки портье, где они разобрали ключи и, зевая и ухмыляясь, побрели вверх по плавно изгибающейся лестнице, оставив Сибил у конторки одну.
Ночной портье, понимавший по-французски, похохатывал над какой-то случайно услышанной фразой. Отсмеявшись, он скользнул вдоль сверкающей, красного дерева конторки.
– Чем могу служить, мадам? – На этот раз улыбка предназначалась лично Сибил.
– Не могли бы вы сказать мне, мистер Майкл… – Слова давались с трудом, она почти заикалась. – Или скорее… генерал Сэм Хьюстон ещё проживает у вас?
