за кредиты, которые вгрохали в казино и автосалон. Они даже за аренду денег не перечисляли. Я оказался хозяином дома, который мне фактически не принадлежит.

– Почему же они решили кинуть тебя? – недоумевая, спросил Титов. – Ведь это ваше общее дело.

– Тебе еще не понятно? – скептически посмотрел на своего подчиненного Потапов. – Просто каждый из них захотел стать единоличным хозяином всего этого дела, а Виктор Алексеевич, – Сергей перевел взгляд на Игнатова, – просто невыгодно вложил свои капиталы. Встав во главе фирмы, он не получил контроля над основными финансовыми потоками этого предприятия.

Титов, выслушав Потапова, посмотрел на сидящего с грустным видом Игнатова.

– А наехать на них ты, видимо, уже не мог, – продолжил Костя мысль Потапова, – за спиной одного стоят богатые дагестанцы, а Шевченко вообще припряг себе в партнеры конкретных «братков» из Заводского, которые сначала стреляют, а потом уже думают, зачем это сделали.

– Все, что вы говорите, особенно верно в отношении Шевченко, – сказал Игнатов. – Андрей еще готов был продолжать сотрудничество, просто у него в автосалоне дела шли не так хорошо, как у Василия. Шевченко же нам обоим ясно дал понять, что больше в нашем соглашении не участвует. Он неоднократно предлагал и мне, и Красницкому продать наши пакеты акций ему.

Игнатов замолчал и, потянувшись к стоящему на столе графину, налил себе в стакан воды. Утолив жажду, Игнатов подытожил:

– Словом, когда между нами пошел раздрай, дела ухудшились у всех.

– А кто нагнал на «Эверест» налоговую полицию? – задал вопрос Потапов.

Игнатов бросил на него задумчивый взгляд и, пожав плечами, произнес:

– Честно говоря, не знаю, тут сложно что-либо предполагать. Возможно, кто-то из конкурентов, услышав, что дела идут не блестяще, решил помочь нам окончательно скатиться в пропасть.

– Ну а что за предложение ты хочешь нам сделать? В чем его суть? – поставил конкретный вопрос Титов.

Игнатов посмотрел на Потапова и быстро проговорил:

– Я хочу продать вам свой пакет акций.

– Зачем тебе это надо? – не унимался Константин.

– Во-первых, я хочу получить деньги за свои акции именно сейчас, пока мой пакет может быть куплен за хорошую цену, так как он имеет решающее значение. Купив его, вы получаете пятьдесят процентов акций гостиницы. Еще один процент, и у вас большинство, это первое. Второе – я очень надеюсь, что вы, завладев контрольным пакетом акций и став хозяевами гостиницы, оставите меня на должности директора.

– И в-третьих, – добавил Титов, – ты получаешь надежную «крышу», коей до сих пор не обзавелся, в отличие от своих дружков, совладельцев гостиницы.

– Это тоже верно, – нисколько не смутившись, ответил Игнатов и тут же добавил: – Но есть еще четвертый немаловажный фактор. Я не хочу, чтобы эта война продолжалась, поэтому и пытаюсь помочь вам выиграть ее.

– Сколько ты хочешь за свой пакет акций? – спросил Потапов.

Игнатов вынул из кармана пиджака записную книжку и авторучку и, вырвав из книжки листочек, молча написал на нем цифру. Взяв из рук Игнатова листок с написанной суммой и одобрительно кивнув, ответил:

– Приемлемо... Осталось только обсудить детали и условия сделки.

– Я сегодня же подготовлю договор, – заверил Потапова Игнатов.

– Не тяни с этим, – сказал Сергей, – откроешь счет в любом банке, в котором захочешь, мы переведем тебе туда обговоренную сумму.

– Значит, договорились, – с облегчением в голосе произнес Игнатов и впервые за время разговора улыбнулся.

Гаджинюк припарковал свой белый «Фиат» напротив одного из подъездов кирпичной пятиэтажки на улице Неглинской. Выйдя из старенькой машины, проверил, закрыл ли он все двери, затем постучал по заднему правому колесу, проверяя, не сильно ли спустил баллон.

Наконец убедившись, что все в порядке, Виталий, весело насвистывая и поигрывая ключами от машины, направился в подъезд. Поднявшись на четвертый этаж, он остановился напротив обшарпанной деревянной двери, поверхность которой была испещрена отпечатками следов от подошвы ботинок.

Еще одним подтверждением того, что эту дверь любят открывать именно ногами, служила выщербленность одного из ее краев.

Было заметно, что замок на двери часто меняли. Тот, который функционировал сейчас, был врезан высоко над ручкой, поскольку места, более для этого подходящие, оказались раздолбаны настолько, что стали негодны для этих целей.

Гаджинюк нажал на кнопку дверного звонка, и приятная мурлыкающая мелодия огласила тишину лестничной клетки. Через несколько секунд за дверью послышалось тихое шарканье, затем раздался осторожный голос Куксикова:

– Кто та-ам?

– Это я, Виталик, – просто ответил Гаджинюк.

Раздался щелчок дверного замка, дверь мгновенно распахнулась и на пороге появился хозяин квартиры.

Лицо его было помято вчерашней ударной пьянкой, волосы всклокочены, глаза сквозь очки сверкали негодованием. Из одежды на нем были лишь «семейные» трусы красного цвета с белыми полосками на боках, по спортивному образцу.

– Я убью тебя, мерзавец! – вскричал Куксиков, при этом посторонившись и пропуская Гаджинюка в квартиру.

– Угу-у, – одобряюще протянул Виталик и, переступив порог, направился в зал квартиры, сопровождаемый яростным взглядом Куксикова.

Войдя в зал, Виталик уселся в просторное старое кресло, обшивка которого была порвана в нескольких местах. Подобной же старой мебельной рухлядью была заставлена вся квартира руководителя молодежного театра «Самолет».

Виталий, запрокинув голову на спинку кресла, тяжело вздохнул и произнес:

– Ох, и устал я сегодня. Представляешь, Димусик, клиентка попалась ну настолько дремучая, что даже мне, опытному психологу, пришлось с большим трудом продираться сквозь дебри и колючие заросли ее подсознания. А на самом-то деле все оказалось гораздо проще... Все эти навороты психики – личностная холодность, неоткликаемость, властность, язвительность, ярко выраженная гиперактивность, все это, словно грязь, легко смывается хорошей тугой струей спермы, выпущенной ей в лицо.

Гаджинюк театрально вздохнул, довольный своей немного вульгарной аллегорией, и продолжил:

– Баба просто не может наладить отношения с мужиками, отсюда заскорузлая сексуальная неудовлетворенность, которая приводит к еще большей душевной черствости, и так по спирали все глубже и глубже она планирует в пропасть под названием шизофрения или маниакально-депрессивный психоз.

Виталий весело взглянул на напряженного Куксикова, который, стоя у шкафа, сунул в рот сигарету, нервно пережевывая ее губами.

– Ей бы мужичка хорошего, – подытожил Виталик, – чтобы отношения наладить нормальные, постоянные. Чтобы вдувал ей побольше и почаще. Сексотерапия, знаешь ли, очень хороший метод.

Виталик хитро улыбнулся Куксикову и сказал:

– Дима, может быть, ты возьмешься за это дело? Она баба состоятельная – поить, кормить будет.

– Похоже, сексотерапия – это твой любимый метод лечения, – с презрением на лице сказал Куксиков, поджигая сигарету огнем зажигалки.

– А что, – пожал плечами Виталик, – во все времена очень эффективная методика.

– Видимо, сегодня ты ее снова применил на практике, раз так устал, – толстая нижняя губа Куксикова скривилась в еще более презрительной усмешке, – не понимаю, как это можно за всю свою жизнь так и не определиться в своем пристрастии к одному из полов? Спать с мужчинами и с женщинами – вот настоящее извращение, – Куксиков глубоко затянулся и с возмущением выпустил струю дыма в сторону Гаджинюка.