а второго я не рассмотрел. Вот тут они меня и приговорили. Хлобыстнули чем-то твердым в висок, я и отключился. В машине добавили, но не сильно. Так, чтобы вырубить. А здесь… – Ефрейтор сплюнул, целясь в линзу воды, скопившейся в выемке возле железной петли, закрепленной бетоном посередине колеса. – Здесь по полной отметелили. Клоп какой-то припадочный все норовил в глаза вцепиться. Горланил какую-то ботву, но не на чеченском.

Леха авторитетно заключил:

– Рашид на арабском гнал. Он это любит. Прямо ди-джей на местной дискотеке. Тварь падучая…

На что Курасов не без удовлетворения в голосе заметил:

– Я этому карлику пистон тоже сумел вставить. Засадил в рог. Он аж к вагончикам откатился. А что! – с вызовом выкрикнул ефрейтор. – Пропадать, так с музыкой!

В яме на минуту стало тихо. Каждый думал о своем, о том, что было так близко, совсем рядом, и вдруг безвозвратно растаяло в дымке тумана, затягивающей дно долины с жутким названием.

Тишину нарушил Плескачев:

– Боевая у нас компашка подобралась.

Старожил земляной норы, весельчак и балагур Леха Петренко глухим, без всякого выражения голосом произнес:

– Все, мужики! Пора отбиваться. Завтра «чехи» на работу погонят. Заставят вкалывать на полную катушку. Так что поберегите силы.

От его слов повеяло такой безысходностью, что пленники сразу замолчали, почувствовав себя заживо погребенными в могиле, из которой не выбраться.

Железнодорожный вокзал встретил капитана Верещагина людской толчеей и сигналами тепловозов, увозящих составы. Жизнь здесь кипела и била ключом. Пробираясь сквозь человеческий муравейник, Верещагин уверенно торил дорогу к цели. Оказавшись у дверей военной комендатуры вокзала, он решительно повернул ручку.

Войдя в помещение, капитан поприветствовал дежурного офицера:

– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант.

Увидав перед собой старшего по званию, замученный летеха машинально поднялся и тут же опустился на прежнее место. Службу в комендатуре железнодорожного узла, через который непрерывным потоком идут военные грузы и поезда с личным составом, нельзя было назвать легкой. В день приходилось решать тысячу вопросов, разбираться с транзитниками, встречать и провожать начальство, улаживать огромное количество проблем. Как ни крути, Моздок был прифронтовым городом, хотя в официальных сводках его, конечно же, так не называли.

Протирая покрасневшие от усталости глаза, летеха равнодушно качнул головой:

– Здравия желаю.

Поставив сумку у ног, Верещагин сразу выбрал нужный тон.

Улыбнувшись, он предложил:

– Слушай, лейтенант, давай без лишней официальности. Мы же не в черте Садового кольца служим, чтобы друг перед другом козырять.

Намек про офицеров, зарабатывающих звания на паркете штабных кабинетов в комфортных условиях столицы, лейтенант понял правильно. Он отложил бумаги, которые заполнял перед приходом Верещагина. Его взгляд потеплел, а увидав на груди десантника орденские колодки, стал уажительным.

– Из Чечни? – спросил железнодорожник.

Верещагин продолжил все в том же, ни к чему не обязывающем полушутливом тоне:

– Нет. С курортов Краснодарского края.

Дежурный офицер, облокотившись на спинку стула, заложив руки за голову, изменил точку опоры. Раскачиваясь на ножках жалобно скрипящего стула, он понимающе хмыкнул:

– Гонишь… выдаешь желаемое за действительное.

Облокотившись на стойку, капитан доверительно сказал:

– Это ты верно подметил. Есть такая слабина. Хочется на пляже понежиться, на девушек в купальниках посмотреть, а глаза откроешь – кругом грязь да горы.

Их так удачно завязавшийся разговор прервал сигнал, исходивший от системы селекторной связи. Летеха отвлекся, отвечая кому-то по селектору.

В динамике бился хриплый мужской голос:

– На рампу эшелон прибыл. Немедленно приступить к разгрузке. Выделите личный состав и разгрузите эти долбаные вагоны.

Мигом налившийся кровью летеха, став похожим на выдернутую с грядки редиску, зашелся тонким фальцетом:

– А где мне взять людей? Прикажете родить? Так я этому делу не обучен. Разгрузим, когда народ освободится.

В динамике еще что-то долго клокотало и ругалось, грозя немыслимыми карами дежурному офицеру, всей железной дороге, начальнику состава и прочим ответственным лицам. Наблюдавший за переговорами Верещагин терпеливо ждал, когда прекратится эта вакханалия в эфире.

«Обычный российский бардак. А в армии он усиливается в арифметической прогрессии. Ничего толком организовать не можем. Ничего и никогда», – сделал не новое, но по-прежнему верное умозаключение капитан.

В комнату дежурного офицера заходили и выходили люди в форме. У всех были неотложные вопросы, которые следовало немедленно утрясти. В основном утрясали за счет крика и яростного стучания кулаком по деревянной стойке, отгораживающей место дежурного офицера от посетителей.

Верещагин терпеливо ждал.

По вспотевшей физиономии лейтенанта было заметно, что сейчас его лучше не трогать. А капитану был важен результат. Просьбу, с которой он хотел обратиться, запаренный летеха вполне, на законных основаниях, мог отклонить. Такой вариант Верещагина не устраивал. Действовать нахрапом тоже не имело смысла. В комендатуре особенно права не покачаешь.

Разогнав посетителей и наругавшись вволю по селектору, дежурный офицер включил настольный вентилятор.

Подставив под струи воздуха лицо, он утомленно сказал:

– Извини, капитан. Сам видишь, какая запарка. Долбят со всех сторон. А комендант на совещание укатил с прилагающимся после него банкетом. Теперь на службе не скоро появится. А как вернется, начнет разбор полетов устраивать.

Вникнув в нелегкую жизнь офицера железнодорожных войск, Верещагин посочувствовал:

– Понимаю. Твоей службе не позавидуешь.

Но лейтенант, не потерявший на этой муторной должности остатки совести, указал глазами на орденскую колодку:

– Ладно, капитан! Не вешай мне лапшу на уши. Наверное, думаешь, что сидит тут перед тобой тыловая крыса. Распрягает почем зря. А попробовал бы под пулями духов побегать да на блокпостах вшей покормить, мигом бы обос…ся. За рай свой кабинет бы принял.

Сметливость летехи десантнику понравилась. С одобрением пожав плечами, Верещагин нейтрально заметил:

– Каждому свое.

Продлевая полное взаимопонимание, установившееся между офицерами, летеха спросил:

– Билет нужен? Куда? Постараюсь помочь.

Верещагин отрицательно качнул головой:

– Нет.

Летеха насторожился. Он не понимал, что посетитель хочет попросить, и это его напрягало.

– А что, контейнер? Так учти, контейнеров свободных нет. Я недавно говорил с грузовой станцией по этому вопросу.

Верещагин поспешил развеять страхи дежурного офицера:

– Да нет. Успокойся. Мне надо выяснить, получал ли солдатик по проездным документам билет. И если