Дом, притаившийся под тенистыми кронами деревьев, смотрел на улицу окнами, по своей форме отдаленно напоминающими стрельчатые витражи готического собора. Эта архитектурная деталь, как и многое другое, созданное руками офицера, дошедшего с боями до Восточной Пруссии, делали дом абсолютно непохожим на однотипные жилища обитателей пригородной улицы.

Горделиво возвышавшиеся особняки, несмотря на свои башенки, балконы, эркеры, балюстрады и прочие чудеса домостроительства, в общем-то, все равно выглядели стандартно. Так выглядят модницы, одевающиеся в бутиках в соответствии с последними требованиями моды, но при этом не имеющие ни малейшего понятия о неповторимой индивидуальности или хотя бы о соблюдении чувства меры.

Дом, в который пришел капитан Верещагин, хоть и нес на себе печать неизбежно надвигающейся ветхости, все равно смотрелся по-особенному, выбиваясь из общего ряда особняков и жилищ попроще. Здесь капитан надеялся найти хоть какую-то зацепку, ухватившись за которую, можно было бы разобраться в том, что случилось с шебутным парнем, так и не добравшимся до своего Кёнига. В глубине души Верещагин лелеял надежду, что все разрешится само собой. Что на тихой улице, по адресу, который он помнил еще с той далекой командировки, найдется непутевый, загулявший Жора Плескачев, позабывший про все на свете.

Из Моздока, судя по сведениям, раздобытым в комендатуре железнодорожного узла, Плескачев не уезжал. Кроме этого вида транспорта, он мог бы воспользоваться попуткой, везущей груз в центральные районы России, а уже там пересесть на поезд. Но без особых причин выстраивать такую многоходовую комбинацию не имело смысла. Плескачев ведь собирался ехать домой, а не путешествовать автостопом по просторам родины. Значит, его следы надо было искать в городе или его окрестностях. А место наиболее вероятного пребывания младшего сержанта Плескачева было только одно – дом, где жила продавщица мороженого по имени Юля.

Хозяйка дома приняла капитана радушно. Было заметно, что одиночество тяготит пожилую женщину. Еще до начала обстоятельного разговора, толком ничего не узнав о персоне гостя, тетя Вера выставила на стол запотевшую бутылочку из холодильника, наполнила миски соленьями собственного приготовления, соорудила салат из вырванных с грядки овощей и приготовила на скорую руку яичницу толщиной в палец. При этом она постоянно извинялась, что не может накормить гостя как положено, потому что пенсию еще не получала, а из мясных продуктов имеются только куры, шныряющие по двору.

От курятины Верещагин отказался. Он не собирался долго задерживаться в гостеприимном доме. Рассказ тети Веры, особенно та часть, которая касалась атаки шахидки на автобус, везший летунов и персонал аэродрома, отбил аппетит.

Верещагин, вяло ковыряясь в яичнице, больше интересовался деталями происшедшего, чем едой. Ведь судьба солдата, которого разыскивал капитан, и судьба Юли, пострадавшей в результате террористического акта, сплетались в один тугой узел.

Отделяя вилкой от глазуньи небольшой кусок, Верещагин задумчиво произнес:

– Значит, Жора хотел в Москву отправиться. Навестить Юлю?

Сидевшая напротив тетушка торопливо поддакнула:

– Собирался, родимый. Я-то уж как обрадовалась. Подумала, будет рядом с Юлечкой родной человек. Поддержит ее, сердешную. А то она одна в больничке. И никого рядом нет.

Капитан попытался развеять страхи:

– Ну, она не одна. Под присмотром врачей. И медсестры всегда рядом.

Скорбно поджав губы, тетя Вера поправила:

– Это чужие люди. Может, и хорошие. Ничего не скажу. Но чужие. Я когда в больничке нашей лежала, все на свете прокляла. Врач в мою сторону даже не смотрел, пока соседка денюжку не принесла. И сестрам пришлось по коробке конфет купить, а то лежала на рваных простынях, как бродяжка последняя.

Затягиваясь сигаретой и выпуская под потолок струю дыма, Верещагин попробовал реабилитировать военных медиков:

– Юлю в хороший госпиталь отправили. Там к пациентам по-человечески относятся. И простыней рваных в Бурденко нет. Я проверял. У меня там много друзей перебывало. Не раз навещал.

Свидетельство офицера немного успокоило тетю Веру. Морщины на ее лице разгладились, а пальцы перестали теребить загнутый угол клеенки, которой был накрыт стол.

Но слова Верещагина она истолковала по-своему:

– Говоришь, много наших хлопчиков там лежит.

Капитан лукавить не стал:

– Немало.

Из груди женщины вырвался тяжелый вздох:

– Уж сколько народу положили. А все никак не перестанут стрелять. Это все Ельцин виноват. Не надо было с чеченами заедаться. По-мирному надо было решать. А то заварил кашу и на пенсию отправился. Намедни показывали по телику, как он по свету разъезжает. Напаскудил, а теперь по заграницам шастает.

Зная нелюбовь старшего поколения к первому президенту России, Верещагин счел за лучшее не развивать этой темы. Разговоры о политике могли далеко увести. Он же хотел разобраться в более прозаических вещах, которые тем не менее обрастали загадками быстрее, чем иные политические проблемы.

Чтобы прояснить до конца обстоятельства пребывания Плескачева в Моздоке, капитан спросил еще раз:

– Значит, Жора точно в Москву собирался?

Женщина утвердительно кивнула:

– Собирался.

– А вы не путаете, тетя Вера? Может, он к матери думал заехать?

Хозяйка дома делано обиделась:

– Я, чай, не совсем из ума выжила. Сама просила Жорика сперва мамку проведать. А уж потом к Юленьке ехать. Но Жора парень упертый.

Верещагин улыбнулся:

– Это точно.

– Ну вот, и я говорю. Как я его ни уговаривала… – Тут тетя Вера слегка приврала, потому что никаких таких особенных увещеваний не было. – Он по-своему решил поступить. Уехал не попрощавшись. Лишь