– Все в порядке, – ледяным тоном повторил Альфред. – У меня прекрасное настроение.

Он положил локти на стойку и погляделся в зеркало.

– Идите спокойно и веселитесь, – продолжал он. – Я за всем присмотрю. Ни о чем не беспокойтесь.

Такое усердие смягчило Дору.

– Видишь, Альфред, – сказала она. – Нельзя, чтобы дом оставался без мужчины. Какой-нибудь пьяный начнет куражиться, а девочкам с ним не сладить. Но ты можешь пойти туда немножко позже, а за домом будешь смотреть в окно. Ты ведь сразу заметишь, если что не так. Пойдешь?

– Да, мне бы хотелось пойти, – сказал Альфред.

Разрешение хозяйки пролило бальзам на его сердце.

– Заскочу раз-другой попозже минут на пять. Вчера вечером один буйный пытался ворваться. Знаешь, Дора, – я как зашиб того малого, вроде сам не свой. Потерял ощущение силы. Боюсь, попридержу удар, тут мне и крышка.

– Тебе надо отдохнуть, – сказала Дора. – Попрошу Мака, пусть поработает за тебя, а ты пару недель отдохнешь.

Замечательная все-таки женщина эта Дора.

Док у себя в лаборатории выпил после пива чуть-чуть виски. И вдруг умилился. А здорово, что они решили устроить ему праздник. Он поставил «Павану умершей принцессе», и у него слегка защемило сердце. В тон настроению поставил «Дафниса и Хлою». Там был кусок, вызывающий в воображении одну и ту же картину. Жители Афин накануне Марафона: видят длинное облако пыли, катящееся по равнине, слышат лязг оружия, элевсинские богослужения. Вот опять эта музыка и опять эта картина. Кончилась пластинка, Док налил еще виски и задумался – не поставить ли Бранденбургский концерт. Это собьет с него меланхолию, в которую он погружался. А что, собственно, плохого в меланхолии? Даже приятно. «Я могу ставить, что хочу, – сказал он громко, – могу поставить “Лунный свет” и “Девушку с волосами цвета льна”. Я свободный человек».

Он еще налил виски и выпил. И остановился на «Лунной сонате». В окно он видел, как мигала неоновая вывеска на «Ла Иде», как загорелся фонарь перед «Медвежьим стягом».

Огромные коричневые жуки тучей ринулись на огонь и сразу же попадали на землю, дергая в воздухе ножками и шевеля усами. Вдоль сточной канавы прогуливалась в одиночестве кошка, ища приключений. И недоумевала, куда могли подеваться коты, так скрашивающие жизнь днем и превращающие ее в ад ночью.

Мистер Мэллой выполз на четвереньках из котла взглянуть, не идут ли гости к Доку. В Королевской ночлежке парни сидели как на иголках и не спускали глаз с черных стрелок будильника.

Природа вечеринок изучена недостаточно. Но общее мнение таково, что у вечеринок есть какая-то патология, что патология эта своя в каждом отдельном случае и что по большей части она граничит с извращением. Утверждают также, что вечеринка вряд ли когда-нибудь развивалась по задуманному плану. Это, конечно, не относится к тошнотворным, рабским вечеринкам, которые устраиваются, погоняются и управляются профессиональными хозяйками-людоедками с тираническими наклонностями. Да, впрочем, какие это вечеринки – это парад с демонстрацией, почти столь же непроизвольные, как перистальтика, и столь же интересные, как ее конечный продукт.

Наверное, все обитатели Консервного Ряда создали в воображении картинку празднества – приветствия, поздравления, галдеж и общая радость. Но все получилось совсем по-другому. Ровно в восемь Мак с ребятами, причесанные и умытые, взяли кувшины и двинулись вниз по куриной тропе, перешли линию, миновали пустырь и вышли через улицу к крыльцу Западной биологической. Поднялись по ступенькам, ощущая какой-то трепет и смущение. Док отворил дверь, и Мак произнес коротенькую речь.

– Как у вас день рождения сегодня, – сказал Мак, – мы с ребятами пришли вас поздравить. Мы желаем вам счастья и поймали для вас двадцать одну кошку.

Он замолчал, ребята стояли на ступеньках, точно потерянные.

– Входите, – сказал Док, – Такая… неожиданность. Я и не представлял себе, что вы знаете про мой день рождения.

– И все коты, – сказал Элен. – Мы их оставили дома.

Чинно расселись в комнате, расположенной слева от входа. Воцарилось долгое молчание.

– Ну раз уж вы пришли, – сказал Док, – не выпить ли нам по маленькой?

– Мы с собой кое-что захватили, – сказал Мак, показав на три кувшина со знаменитым коктейлем.

– Там нет ни капли пива, – сказал Эдди.

Док отбросил послеполуденную меланхолическую грусть.

– Это пока оставим, – сказал он. – Угощать буду я. У меня тут обнаружилось немного виски.

Сидели чинно, деликатно тянули виски – тут как раз вошла Дора с девочками. Они принесли в подарок одеяло. Док накрыл им кровать, стало очень красиво. Гостьи сели и тоже выпили. Следом явились мистер и миссис Мэллой с подарками.

– Никто и не подозревает, какую ценность приобретут с годами эти штуки, – сказал Сэм Мэллой, вынимая шатун с поршнем от «чалмерса» 1916 года. – Их, может, всего три и осталось во всем мире.

Гость повалил косяком. Анри принес подушечку для булавок размером три фута на четыре. Он рвался прочитать лекцию о своем новом материале, но к этому времени официальная часть уже кончилась. Пришли мистер и миссис Гай. Ли Чонг принес огромную гирлянду шутих и корзину с луковицами китайских лилий. Кто-то съел все луковицы к одиннадцати часам. Шутихи удержались дольше. Завалилась малознакомая компания из «Ла Иды». И вечеринка стала быстро набирать темп. Дора сидела, как на троне, увенчанная оранжевым пламенем прически. Держала рюмку виски, изящно оттопырив мизинец. И не спускала глаз с девочек – не дай бог хоть одна допустит какую-то оплошность. Док поставил танцевальную музыку и пошел