во дворе послышались угрожающие выкрики, закудахтали всполошенные куры, в небо взвилась стая голубей. Выбежав из коровника, Федька бросился в конюшню. Через минуту он, давно небритый, обрюзглый, вылетел из конюшни на лоснящемся гнедом жеребце, рванулся к тыльному забору.

Вилами, как пиками, два комсомольца преградили ему путь.

— Не дури! — предупредили Федьку.

Поняв, что заслон не прорвать, Федька сполз с лошади, пошатываясь, направился в дом. Привели и Демида, который пытался спустить с цепи разъяренного пса.

— Опоздал, Демид Жерновой! — выкрикнул кто-то из комсомольцев, шедших следом. — Иссякла былая прыть!

Демид нервно напрягся, еще больше побагровел, красные глаза выпучились, загорелись злобой, но короткие, к старости совсем искривившиеся ноги заметно затряслись.

Подойдя к Жерновому, Миша в упор спросил:

— Узнаёшь?

— Пастушок! — желчно выдавил Демид, плюхнулся на потемневшую от времени, залосненную лавку и засмеялся истерически.

— Вспомнил? Не забыл, как жег паренька? Тогда, во дворе у Мунтяна?

— Так не я же. Разбирались…

— Только не до конца разобрались. Но за этим дело не станет. А вообще-то сообщить мы пришли тебе: твое хозяйство как кулацкое ликвидируется, а за преступления тебе придется отвечать.

Федька, уронив голову в ладони, неподвижно сидел на табуретке.

А Демид раздраженно шаркнул подошвой, больше нажимая на каблук, как будто стараясь что-то попавшее под ноги растереть в порошок.

Миша почти вплотную подошел к Демиду:

— А помнишь, как заставлял ходить по снегу босиком?

Демид процедил:

— Стар я, какая память? — И вдруг упал навзничь. Послышался гортанный храп.

Федька видел, как отец забился в последних судорогах, но на помощь не поспешил.

— Ну помоги же, отец ведь! — шумнул на него Михаил.

— А чего ему теперь? — буркнул Федька и, наклонившись, вытянул тело отца вдоль лавки.

Школу Михаил окончил вместе с Сурминым, но дальше их пути разошлись. Сурмин не чаял души в технике. Горновой решил продолжать образование. И после года работы в МТС он своего добился.

— Что ж, Мишка, иди учись, — напутствовал его Корней Степанович, теперь уже начальник политотдела Головановской МТС. — Ученые люди нам ой как нужны! Ведь знаешь требования партии о кадрах?

— Кадры решают все! — произнес Горновой лозунг, который с начала тридцатых годов был в стране одним из главных.

Весь народ жил завершением строительства Днепрогэса, и Михаил видел себя специалистом- энергетиком. «Неважно где. Главное, быть у источника движущей силы», — ликовал он, поступив в энергетический техникум. Но нормальная учеба продолжалась недолго. Уже с осени дал себя знать голод. По карточкам учащиеся стали получать вместо хлеба фунт мамалыги [1], а к концу года и эта норма была сокращена вдвое.

Миша, продолжая учебу, нашел работу, как и некоторые его товарищи, на стройке. Рыли траншеи в каменистом грунте под фундамент будущего мелькомбината.

Многие бросили учебу. Миша не допускал такой мысли, тянул из последних сил, веря, что положение улучшится. Наконец получил письмо от Сурмина. Тот, работая в совхозе, писал: «Мед и здесь не лижут, но жить можно. Так что приезжай».

Оказавшись в вагоне в числе первых пассажиров, с билетом всего до третьей станции — денег до девятой не хватило, — Михаил, не раздумывая, нырнул под нижнюю полку. Вскоре в вагон набилось столько людей, что негде было не только сесть, но и встать. Миша с трудом сдерживал натиск заталкиваемых к нему под полку мешков, узлов, корзин.

Расслабившись, он задремал, но слышал, как под полом ритмично постукивали колеса: «тук-тук», «тук-тук».

Поезд уже несколько раз останавливался, но Миша, считая остановки, знал, что ему ехать еще далеко. И засуетился, когда услышал выкрики проводника: «Реутовка! Реутовка! Выходи, кому до Реутовки!». «Моя станция», — сообразил Миша.

Растолкав поклажи, выбрался из-под полки и, не мешкая, рванулся вдоль вагона. Вот она, дверь. Но чья-то ручища схватила его за плечо.

— Ишь какого дал стрекача. Я те… — услышал угрожающий выкрик.

Переступив через порожек в тамбур, Миша с силой рванулся на ходу поезда в открытую дверь.

Скатываясь в канаву по раскисшему откосу насыпи, он видел, как поезд, скрипя тормозами, медленно пошел к станции. Несколько минут Миша лежал неподвижно, пока поезд не ушел. Стал выбираться из канавы — и почувствовал тупую боль в бедре. С трудом вырывая ноги из липкого чернозема, он еле-еле плелся, не видя на раскисшем шляху ни встречного, ни попутного. Хотелось отдохнуть, но не находилось места, где можно присесть. Земля что жидкая кашица.

Промокший до нитки, но колена в грязи, Миша попал в совхоз только к полудню.

— Ой, Миша! Дружок! Совсем заждался тебя! Организованы курсы трактористов. Меня уже туда зачислили на работу. Давай к нам. Грамоте учить будешь-читать, писать.

— Какой из меня учитель? Ты, Николка, фантазер.

— Вот и будем вместе фантазировать. Но думаю, что тебе и самому придется изучать технику. Трактор — машина не больно сложная, но имей в виду, буду спрашивать по всем правилам. Ясно? — изобразил Сурмин строгость.

— Буду стараться, товарищ начальник! — пошутил Миша.

Через три месяца Горновой сдал своему строгому учителю экзамены, и его зачислили в тракторную бригаду, а через неделю он проложил первую борозду.

— Ну как, друже, устал? — спросил Николай, когда Горновой, передав трактор сменщику, чумазый, появился у вагончика.

— Потерпим.

Миша быстро освоил профессию. И работал, перевыполняя нормы. Уже в середине второй декады посевной его фамилия появилась на Красной доска.

— Молодец, Мишка! — похвалил Сурмин. — Это я тебе как секретарь комсомольской ячейки говорю.

— Брось, Николка. Моих заслуг здесь мало. Вон дядю Гришу хвали.

— Да, напарник у тебя — золото.

Григорий Журба, мужчина средних лет, неторопливый, добродушный, работал на тракторах в совхозе с первых дней организации хозяйства и, отличаясь завидным трудолюбием, заслужил всеобщее уважение. С особым вниманием относился к подготовке молодых механизаторов. Его девиз был прост: «Стального коня — в молодые руки!»

Мишу Журба полюбил, как сына, еще до совместной работы на тракторе, и попросил к себе в напарники. И все шло у них как нельзя лучше, но в самом конце посевной стряслась беда — дядя Гриша заболел воспалением легких, его увезли в областную больницу.

Оставшись один, Миша решил работать и в ночную смену. «Поработаю хотя бы несколько часов, пока не свалит сон», — думал он, заправляя трактор. В это самое время к нему подошел высокий мужчина с лицом, заросшим рыжей щетиной.

— Здоров, вьюнша! — сказал фамильярно и, протягивая руку, отрекомендовался: — Степан