В деревне ее прозвали Собакевной. Однажды, когда щенок уже вырос и стал красивым псом, сын Собакевны решил отомстить за мать и удавил пса. Барин после этого засек мальчика до полусмерти. Собакевна, оплакивая свою загубленную молодость, спилась и рано умерла. «Правду скажу, – завершает свой рассказ внучка Собакевны. – Когда были господские – / Были мы ровно не люди, а скотские! / Ровно корова!»

Может быть, подобное действительно происходило и Хлебников слышал такие рассказы. В более раннее время этот сюжет неоднократно использовался и в литературе, и в живописи. Например, в повести А. Бестужева-Марлинского «Замок Эйзен» (другое название «Кровь за кровь», 1827), в картине художника- передвижника Н. Касаткина «Крепостная актриса в опале, сосланная на конюшню кормить своей грудью брошенных щенят (Талант и цепи рабства)» (1910).

Теперь у Хлебникова готовы к печати «законы времени», объединенные в «Доски судьбы», несколько поэм и большое количество коротких стихотворений. Осень 1921 года была для него периодом самого большого творческого подъема. Понимая, что ни Козлов, ни все остальные сотрудники ТерРОСТА, при всем их добром отношении, не могут опубликовать его произведения, Хлебников решает ехать в Москву. Там все же была надежда на Маяковского, на Брика, на Каменского. В то же время Хлебников не хочет надолго оставаться в Москве. Он собирается поселиться на Кавказе и время от времени посещать Персию. Настойчиво зовет родственников переехать к нему. «Вы слишком неподвижны и малолюбопытны», – упрекает он отца и мать.

Как обычно, решение ехать в Москву пришло к нему внезапно и в самый, казалось бы, неподходящий момент. Когда Хлебников еще только приехал в Пятигорск, Дмитрию Козлову удалось устроить его на амбулаторное лечение. Болезнь не отступала, и в ноябре Хлебникова положили в одну из больниц Пятигорска. Оттуда, прервав курс лечения, Хлебников и уезжает в Москву. Незадолго до отъезда он записал в дневнике: «Я чувствую гробовую доску над своим прошлым. Свой стих кажется чужим». С таким настроением он садился в поезд. В дороге ему пришлось очень тяжело. Он попал в вагон к эпилептикам. «Ехал в Москву в одной рубашке: юг меня раздел до последней нитки... Ехал в теплом больничном поезде месяц целый», – сообщает Хлебников родителям. Он был очень рад, когда добрался наконец до Москвы.

Хлебников вспоминал Кавказ с благодарностью. Уезжая из Пятигорска, он и подумать не мог, что больше никогда не увидит этот край. Только ради устройства своих издательских дел и ради общения с новыми людьми Хлебников покидал эти столь полюбившиеся ему места.

28 декабря 1921 года поезд прибыл в Москву. У Хлебникова было несколько адресов друзей, однако, опасаясь не застать их дома, он первым делом отправился искать «Кафе поэтов». Хлебников точно не знал, где оно находится, поэтому проплутал до вечера, пока нашел его на Тверской улице, 18.

Собственно, называлось это заведение Клуб Всероссийского союза поэтов, но чаще его называли «Домино» (до революции в этом помещении находилось кафе «Домино»). Оно открылось еще в январе 1919 года, так что Хлебников мог застать самое начало деятельности Клуба. К концу 1921 года это было главное место встреч поэтов всех направлений, подобно петербургской «Бродячей собаке». В охранной грамоте, выданной Наркомпросом, говорилось: «Всероссийский союз поэтов и функционирующая при нем эстрадастоловая преследует исключительно культурно-просветительные цели и является организацией, в которую входят членами все видные современные поэты».

Это действительно было так. «Домино» продолжало традиции литературных кафе 1910-х годов. Здесь можно было встретить В. Маяковского, С. Есенина, А. Белого, М. Цветаеву, Б. Пастернака, Н. Клюева и многих, многих других. Сюда заходил нарком просвещения А. Луначарский. В «Домино» читали стихи, устраивали лекции и диспуты. Там же неимущие поэты могли получить бесплатный обед. Одним из главных действующих лиц в «Кафе поэтов» был старый друг Хлебникова Василий Каменский. Под его руководством интерьер был приведен в надлежащий вид, столики покрыты оранжевой бумагой, поверх которой установлены стекла. Под стекло посетители могли положить свои стихи и рисунки.

Как вспоминает один из постоянных посетителей и организаторов кафе Иван Грузинов, «приспособить кафе „Домино“ для выступлений поэтов было чрезвычайно легко: художник Анненков в первом зале кафе повесил на стену пустую птичью клетку, а рядом с ней – старые черные штаны Василия Каменского. На стенах и плафонах обоих залов кафе Анненков написал масляной краской несколько строк стихов Василия Каменского... Для эстрады кафе поэтов был изготовлен чрезвычайно яркий занавес. Яркость занавеса обусловливалась взаимодополнительными тонами: он состоял из зеленых и алых полос. На цветных полосах занавеса были прикреплены замысловатые геометрические фигуры. Общее впечатление от занавеса, имевшего весьма важное значение при выступлениях поэтов, было гротескно-футуролубочное. Это же впечатление посетитель получал и от всего прочего декоративного убранства кафе поэтов».[124]

Когда Хлебников туда наконец добрался, был уже вечер и нужно было позаботиться о ночлеге. Хлебников собирался остаться ночевать прямо там, в Клубе, но администрация не разрешила. К счастью, скоро в кафе заглянул Алексей Крученых, тоже недавно вернувшийся с Кавказа. Увидев своего приятеля, Крученых, конечно, проявил заботу. Прежде всего он повел Хлебникова на ночлег туда, где жил и он сам: в общежитие студентов ВХУТЕМАСа, на Мясницкую, 21. ВХУТЕМАСом сокращенно назывались Высшие художественно-технические мастерские. Это учебное заведение открылось недавно, но уже стало популярным. В последующие годы там преподавали и учились многие выдающиеся художники. Во ВХУТЕМАСе Хлебников переночевал, а утром они с Крученых пошли к Маяковскому и Брикам в Водопьяный переулок.

Собственно, это была квартира Романа Гринберга, филолога, друга Романа Якобсона. После революции Бриков вселили к нему в квартиру как «уплотнителей». Вместе с Бриками в квартире поселился Маяковский, но у него была еще и своя комната в Гендриковском переулке. Лили Брик тогда не было в Москве, и, поскольку квартира почти пустовала, Хлебников даже несколько раз там ночевал.

Маяковский, как и Крученых, проявил по отношению к Хлебникову радушие и заботливость. Крученых по дороге купил продуктов. Маяковский отдал Хлебникову один из своих костюмов и старое теплое пальто. Хлебников, казалось, был рад этому. В письме к Лиле Брик Маяковский сообщает: «Приехал Витя Хлебников: в одной рубашке! Одели его и обули. У него – длинная борода – хороший вид, только чересчур интеллигентный».[125]

Хлебников, растроганный таким приемом, приписывает:

«Лидия Юрьевна! Эта приписка – доказательство моего пребывания в Москве и приезда к милым дорогим друзьям на Мясницкую.

Я нашел в Баку основной закон времени, то есть продел медведю земного шара кольцо через нос – жестокая вещь, – с помощью которого можно дать представление с нашим новым Мишкой.

Это будет весело и забавно. Это будет игра в сумасшествия: кто сумасшедший – мы или он».

Крученых отвел Хлебникова в парикмахерскую. Там, как вспоминает Крученых, «бороду Зевса» обкорнали с боков и сделали бородку лопатой – слишком коротко остригли на щеках.

Друзья моментально вовлекли Хлебникова в бурную литературную жизнь Москвы. В тот же день, 29 декабря, Маяковский, Хлебников, Крученых и Каменский вместе выступали с чтением своих стихов на вечере студентов ВХУТЕМАСа. Каменский некоторое время был председателем Союза поэтов да и теперь играл там не последнюю роль. А поэтов было в Москве великое множество: действовали сорок девять литературных школ, и почти две тысячи человек называли себя поэтами. Среди них были такие группы, как ничевоки, экспрессионисты, презантисты, биокосмисты, конструктивисты, ерундисты (правда, в эту «группу» входил лишь один поэт – Серафим Огурцов) и т. д.

Сам Хлебников тоже в январе 1922 года вступает в Союз поэтов. Он по всем правилам заполняет анкету