небо.

Подойдя поближе, мужчина опустился рядом со мной.

Я услышал его голос.

— Ты замерз и ослаб от голода. Я хочу взять тебя домой, согреть и накормить. Только путь неблизок. Сам ты его не одолеешь. Я понесу тебя.

— А что ты будешь делать со мной дома?

— Я тебе сказал.

— Хорошо, — отвечал я.

Он поднял меня и понес вдоль путей. А потом я задремал.

Проснулся я, когда он свернул направо с путей. Он шел в лес. Тропы не было, но он прекрасно знал дорогу. Потом я опять проснулся — от скрипа. Он нес меня через замерзший пруд, и льдинки хрустели под ногами. Он не спешил. Я поглядел вниз и заметил, как от ног его разбегались белые трещины, но мне было все равно, и я снова уснул.

Наконец он опустил меня. Мы добрались до места. Я оказался в жарко натопленной комнате. Он поставил меня на ноги. Я отскочил от него подальше. Первым делом отыскал взглядом дверь, немедленно бросился к ней и привалился спиною на тот случай, если придется бежать. И лишь потом огляделся.

Комната была большая. Одну стену образовывала неровная скала. Другие оказались бревенчатыми — щели между бревен были старательно заделаны. Свет лился скорее из стены — не от очага, находившегося посреди комнаты. В стене была устроена какая-то ниша, в ней на полочке стоял старый автомобильный аккумулятор, от него тянулись провода к двум электрическим лампочкам. Еще там был стол, какие-то ящики и пара трехногих стульев. Воздух пах дымом и таким чудесным, рвущим сердце сладостным ароматом еды, что рот наполнился слюной.

— Ну, Малыш, и что же это я притащил? — спросил мужчина.

В комнате было полно детей. На первый взгляд, их было трое, только почему-то казалось, что их куда больше. Девочка моих лет — восьмилетняя, то есть, — с пятнышком синей краски на щеке. Перед ней стояли мольберт и палитра, целый пучок разных кистей, но она ими не пользовалась — мазала прямо пальцами. Потом была еще негритянка, чуть старше пяти, она глядела на меня большими глазами. В деревянной колыбельке на козлах располагался младенец, месяцев трех или четырех от роду. Обычный младенец, который гулил, пускал пузыри, болтал ногами и руками.

Когда мужчина заговорил, девочка отвернулась от мольберта и поглядела на младенца. Тот по- прежнему пускал пузыри.

— Его зовут Джерри, — проговорила она. — Он свихнулся.

— И от чего же? — поинтересовался мужчина. Он тоже глядел на младенца.

— От всего, — отвечала девочка, — и от всех.

— А откуда он?

— Эй, что это такое, — возмутился я, но на меня никто и не думал обращать внимания. Мужчина задавал вопросы младенцу, девочка отвечала. Более дурацкой сцены я еще не видел.

— Он убежал из приюта, — сказала девочка. — Там он был сыт, но никто не радовался ему.

Тогда я открыл дверь, и внутрь хлынул холод.

— Эй, ублюдок, — сказал я хозяину, — так ты из школы?

— Джейни, — закрой дверь, — произнес мужчина. Девочка у мольберта не шелохнулась, но дверь за моей спиной хлопнула. Я попытался открыть ее — она даже не шевельнулась. Взвыв, я бросился на дверь.

— Придется поставить тебя в угол, — проговорил мужчина. — Ну-ка, Джейни.

Джейни только поглядела в мою сторону, и один из трехногих стульев поплыл по воздуху прямо ко мне. Потом завис и перевернулся набок. Подтолкнул меня сиденьем. Я дернулся в сторону — прямо в угол. Стул наступал. Я попытался сбить его вниз, но только ушиб руку. Я нырнул, но он успел опуститься ниже меня. Я взялся за него и попробовал перелезть. Тогда стул упал, и я вместе с ним. Потом я встал и, дрожа, замер в углу. Стул повернулся как надо и устроился на полу прямо передо мной.

Мужчина проговорил:

— Спасибо, Джейни. — Потом повернулся ко мне. — Пока постой там. Не нужно было шуметь.

— И, повернувшись к младенцу, продолжил: — Он тот, который нам нужен?

Опять ответила девочка.

— Кажется, да.

— Ну, — сказал мужчина, — отлично! — Потом подошел ко мне. — Джерри, ты можешь жить здесь. Я не из школы. И никогда тебя туда не отдам.

— Да ну…

— Он тебя ненавидит, — продолжила Джейни.

— И что я теперь должен делать? — поинтересовался мужчина.

Джейни заглянула в колыбель.

— Покорми его, — и мужчина принялся возиться у очага.

Маленькая негритянка все стояла на том же самом месте, не отводя от меня вытаращенных глаз. Джейни вновь повернулась к своему мольберту, младенец просто лежал, как и прежде, так что я перевел взгляд на крошечную негритяночку.

— Какого черта уставилась, — бухнул я. Она ухмыльнулась и ответила:

— Джерри, хо-хо, — и сразу исчезла. По-настоящему исчезла, честное слово! Ее словно выключили, и только одежонка осталась на месте — все тряпки кучкой свалились на том месте, где она только что стояла.

— Джерри, хи-хи, — услыхал я потом. Поглядел вверх — там она и оказалась, голышом устроившись в маленькой нише под самым потолком, и тут же испарилась, заметив мой взгляд.

— Джерри, хо-хо, — послышалось снова. Теперь она примостилась на ящиках, служивших им комодом.

— Джерри, хи-хи! — она оказалась уже под столом.

— Джерри, хо-хо! — услышал я прямо над ухом. Я завопил и попытался сбежать, но ударился о стул. Мне стало по-настоящему страшно. Я вжался в угол.

Мужчина, сидевший у очага, бросил на нас строгий взгляд.

— Эй, дети, прекратите!

Наступило молчание, и девочка медленно вылезла из нижнего ряда ящиков. Подошла к своей одежонке, натянула ее.

— А как это ты делаешь? — поинтересовался я.

— Хо-хо, — отвечала та. Джейни пояснила:

— Все просто, на самом деле они близнецы.

— А, — выдавил я. Откуда-то вынырнула другая девочка и стала рядом с первой. Не отличишь. Стоя бок о бок, они глядели на меня. На этот раз я не возражал.

— Это Бони и Бини, — представила художница, — это Малыш, а это, — она показала на мужчину, — Дин. А я Джейни.

Не зная, что и сказать, я только вымолвил:

— Понятно.

Дин попросил:

— Джейни, воды. — Плеснула вода, я не видел откуда. — Довольно, — поблагодарил он и повесил котелок над огнем. Потом взял надтреснутую фарфоровую тарелку, на ней были куски мяса и клецки с морковкой, обильно политые подливой. — Эй, Джерри, садись.

— На это? — я глянул на стул.

— Конечно.

— Меня не обманешь, — отвечал я, принимая тарелку и отворачиваясь с нею к стене.

— Эй, — сказал он чуть погодя, — полегче. Мы уже поели, и ничего у тебя не собираемся отбирать. Не торопись.

Я припустил еще быстрее и уже почти покончил с клецками, когда меня вывернуло наизнанку. Голова моя почему-то ударилась об угол стула. Чувствовал я себя сквернее некуда.