— Теперь он принадлежит тебе.

Бастиан взял у неё пояс и в нерешительности держал его в руках.

— А ты не хочешь сразу его испробовать? — спросила Ксайда. — Убедиться в его действии?

Бастиан надел пояс и почувствовал, что он как раз по нему. Правда, он чувствовал только это, потому что увидеть самого себя он уже не мог — ни своего тела, ни ног, ни рук. Это было крайне неприятное ощущение, и он тут же попытался расстегнуть закрепку. Но это ему не удалось: он не видел ни пояса, ни своих собственных рук.

— Помоги! — вскричал он, задыхаясь. Он вдруг испугался, что никогда больше не сможет снять с себя этот Пояс Геммай и навсегда останется невидимкой.

— Сперва надо научиться с ним обращаться, — сказала Ксайда. — Со мной было то же самое, господин и повелитель. Позволь мне помочь тебе!

Она провела рукой в воздухе, пояс Геммай тут же расстегнулся, и Бастиан снова увидел самого себя. Он вздохнул с облегчением. Потом рассмеялся, и Ксайда тоже улыбнулась, затянувшись дымом из змеиного мундштука своего наргиле. Всё-таки ей удалось настроить его на другие мысли.

— Теперь ты лучше защищен от любой беды, — мягко заметила она. — А для меня это значит больше, чем я могу тебе сказать, господин.

— От любой беды? — переспросил Бастиан, всё ещё немного растерянный. — А что за беда?

— О, никому тебя не одолеть, — прошептала Ксайда, — никому, если ты мудр. Опасность находится в тебе самом. И поэтому трудно тебя от неё защитить.

— Как это — во мне самом? — допытывался Бастиан.

— Быть мудрым — значит быть выше всего, никого не ненавидеть и никого не любить. Но для тебя, господин, ещё важна дружба. Твоё сердце не холодно и безучастно, как снежная вершина горы, и потому некто может причинить тебе зло.

— Кто же это может быть?

— Тот, кому ты, несмотря на всю его дерзость, всё ещё предан, мой господин.

— Выражайся яснее!

— Наглый и непочтительный маленький дикарь из племени Зеленокожих, господин.

— Атрейо?

— Да, и с ним бесстыжий Фалькор.

— И они-то хотят причинить мне зло? — Бастиан чуть не смеялся.

Ксайда сидела, опустив голову.

— Этому я не поверю никогда в жизни, — продолжал Бастиан, — и не хочу ничего об этом слышать.

Ксайда не отвечала, опустив голову ещё ниже.

После долгого молчания Бастиан спросил:

— И что же это такое? Что замышляет против меня Атрейо?

— Господин, — прошептала Ксайда, — я жалею, что заговорила с тобой об этом!

— Нет уж, теперь говори всё! — крикнул Бастиан. — И без намеков! Что ты знаешь?

— Я дрожу от твоего гнева, господин, — пролепетала Ксайда — она и в самом деле дрожала всем телом, — но даже под страхом смерти я скажу тебе это: Атрейо задумал забрать у тебя Знак Девочки Императрицы — тайно или силой.

На миг у Бастиана перехватило дыхание.

— Ты можешь это доказать? — спросил он хрипло. Ксайда покачала головой и пробормотала:

— Мои знания, господин, не из тех, что требуют доказательств.

— Тогда держи их при себе! — сказал Бастиан, и кровь бросилась ему в голову. — И не клевещи на самого честного и храброго юношу во всей Фантазии!

С этими словами он выпрыгнул из паланкина и пошел прочь.

Ксайда задумчиво постукивала пальцами по змеиной головке курильницы, и её зелено-красные глаза мерцали. Вскоре она снова улыбнулась и прошептала, выпуская изо рта фиолетовый дым:

— Ничего, ты ещё это увидишь, мой господин и учитель. Пояс Геммай тебе это докажет.

Когда был разбит ночной лагерь, Бастиан вошел в свой шатер. Он приказал Иллуану, синему Джинну, никого не впускать, и уж ни в коем случае Ксайду. Ему хотелось побыть одному и подумать.

То, что волшебница сказала ему про Атрейо, даже недостойно размышлений. Но его мысли занимало другое: несколько слов о мудрости, брошенные ею. Как много он пережил: страхи и радости, печали и славу — он спешил осуществить одно желание за другим, ни на минуту не зная покоя. Ничто его не успокаивало и не удовлетворяло. Но быть мудрым — значит быть выше радостей и горя, выше страха и сострадания, тщеславия и обид. Быть мудрым — значит стоять надо всем, никого не ненавидеть и никого не любить, а к неприязни других, как и к их расположению, относиться с полным равнодушием. Кто поистине мудр, для того ничто не имеет большого значения. Он недосягаем, и ничто больше не может ему повредить. Да, быть таким — вот чего действительно нужно было желать! Бастиан был убежден, что таким образом он придет к своему последнему желанию, к тому самому, которое приведет его к Истинному Желанию, о котором говорил Граограман. Теперь-то он понял, что тот имел в виду. Он пожелал стать великим мудрецом, самым мудрым мудрецом во всей Фантазии!

Немного погодя он вышел из шатра.

Луна осветила окрестный пейзаж, на который он до сих пор почти не обращал внимания. Палаточный город расположился в котловине, окруженной со всех сторон горным хребтом изломанной формы. Стояла полная тишина. В долине ещё встречались небольшие рощицы и кустарник, но вверху на откосах гор растительность становилась реже, а ещё выше её не было вообще. Группы скал, вздымаясь ввысь, образовывали всевозможные фигуры, словно созданные рукою скульптора-великана. Ветер стих, и небо было безоблачным. Все звезды сверкали и казались ближе, чем обычно.

На самой вершине высочайшей горы Бастиан вдруг заметил что-то вроде строения с куполом. Видимо, оно было жилым, потому что оттуда шел слабый свет.

— Я тоже это заметил, господин, — раздался клекочущий голос Иллуана. Он стоял на посту возле входа в шатер. — Что бы это могло быть?

Не успел он договорить, как издалека долетел странный крик, похожий на протяжное уханье совы, но ниже и мощнее. Потом крик раздался во второй и в третий раз, но теперь он стал многоголосым.

Это и в самом деле оказались совы, шесть сов, как вскоре смог разглядеть Бастиан. Они прилетели с той стороны, где на горной вершине стояло строение с куполом. Они парили в воздухе на почти неподвижных крыльях. И чем ближе подлетали, тем яснее становилось, какие они огромные. Они летели с невероятной скоростью. Глаза их ярко светились, уши с пушистыми кисточками стояли торчком. Их полет был совершенно бесшумен. Когда они приземлялись перед шатром Бастиана, не слышно было даже легкого свиста маховых перьев.

И вот они сидели на земле, ростом каждая больше Бастиана, вертя во все стороны головами с огромными круглыми глазами. Бастиан подошел поближе.

— Кто вы такие и кого ищете?

— Нас послала Ушту, Мать Предчувствия, — отвечала одна из шести сов, — мы летучие посланцы Звёздного Монастыря Гигам.

— Что это за монастырь? — спросил Бастиан.

— Это Обитель Мудрости, — отвечала другая сова, — где живут Монахи Познания.

— А кто такая Ушту? — допытывался Бастиан.

— Одна из троих Глубоко Мыслящих, которые руководят Монастырем и учат монахов познанию, — пояснила третья сова. — Мы — послы ночи и принадлежим ей.

— Если бы сейчас был день, — добавила четвертая сова, — тогда бы Ширкри, Отец Видения, послал своих послов — это орлы. А в час сумерек, между днем и ночью, послов посылает Йизипу, Сын Разума, и они — лисы.

— Кто они — Ширкри и Йизипу?

— Двое других Глубоко Мыслящих, наши Старшие.

— А что вы здесь ищете?

— Мы ищем Великого Всезная, — сказала шестая сова. — Трое Глубоко Мыслящие знают, что он