ГЛАВА XXXIII

О соколиной охоте

Разговор с Джованни заставил де Бельвара задуматься. Он ясно видел теперь, как легкомысленно, бездумно всю свою жизнь совершал ошибку за ошибкой, даже не понимая, как ошибается. Графу сделалось досадно, что он с такой легкостью, совсем без борьбы и сопротивления подпадал под власть лукавого. Он чувствовал себя обманутым.

«И все от невежества, от неумения рассуждать правильно», — в каком-то изумленном раздражении говорил он сам себе, негодуя на людей, окружавших его с детства и даже не подумавших дать ему образование. Оказалось, такое нерадение едва не лишило спасения его бессмертную душу. Теперь он твердо решил разобраться, как отличать добро от зла, чего бы это ему ни стоило, понимание сути вещей должно было даровать ему силу, — так он надеялся, — силу и власть бороться с сатаной и способность не грешить.

Де Бельвар словно стоял на пороге новой жизни, но двери в эту новую жизнь оставались все еще запертыми для него: мешали прошлые прегрешения. Граф знал их за собой множество. Грешить он начал в ранней юности, подпадая под чужое влияние и авторитет, зачастую попросту не находя в себе мужества отказаться от поступков, которые были дурны, — он понимал это и тогда и сейчас, — но которых ожидали от него его товарищи, а он по юношескому малодушию, иначе говоря, по мелкому тщеславию и суетной гордыне молодости, просто не умел противопоставить себя другим. Он долгие годы был заражен болезнью порока. Слушая давеча Джованни, описывающего разлад грешника с самим собой, де Бельвар словно заглядывал в собственную душу. Все так и было: он делал, что не хотел, искал того, в чем не нуждался, уповал на то, чему не доверял. Давным-давно связавшись с дурной компанией и набедокурив, причем не получив от этого ни малейшего удовольствия тут его вновь обманул лукавый, — он перестал особо задумываться над моральной оценкой своих поступков, привык считать себя пропавшим, утратил надежду. Что же он мог изменить теперь, ведь прошлое нельзя было вернуть, а в покаяние по тарифу де Бельвар не верил. Он слышал, как люди искупали свои грехи. Пожертвованиями — но граф не понимал, каким образом процветание других людей поможет ему избавиться от собственных прегрешений; молитвами — но граф испытывал странный стыд, мешавший ему просить прощения, словно он нашкодивший пес, виляющий хвостом, чтобы хозяин смягчился и погладил его по шерстке; постами — но поститься у графа вовсе не было никакой охоты; паломничествами… Граф по-новому посмотрел на свой знак крестоносца. Возможно ли изменить свою жизнь, отправившись за море и убив пару-тройку десятков сарацин? Де Бельвару оставалось лишь одно — надеяться, что просвещение укажет ему решение и этой проблемы, что научившись быть праведником, он увидит перед собой и тот путь, по которому сможет идти, не оглядываясь назад.

Граф не смог дождаться воскресенья и приехал в Силфор в середине недели. Джованни не был занят в соборе и с готовностью посвятил урокам весь день, — и так получилось, что убийство декана Брендана сыграло на руку графу. После занятий де Бельвар предложил другу служить воскресные и праздничные мессы в часовне Стокепорта до тех пор, пока тот не решит освободить от наказания своих преступных каноников. Джованни согласился приехать, только просил заранее забрать его ценное облачение. В воскресенье на мессе, которую служили совместно Джованни с Арнулем, граф вдруг ощутил новый трепет и, справедливо приписав свое духовное возрождение благотворному влиянию Джованни, возблагодарил в бессчетный уже раз Бога за то, что Он по милости Своей даровал ему такого друга. Когда Джованни собрался после службы возвращаться в город, де Бельвар приложил какие только можно старания, чтобы заставить его погостить в замке еще хотя бы день. Главным аргументом являлось продолжение занятий, и Джованни, прежде чем покинуть Стокепорт, вынужден был дать графу несколько уроков.

Итак, де Бельвар ревностно взялся за учение, хотя овладение диалектикой оказалось отнюдь не простым делом. Кроме того, графу пришлось начинать с самых основ: зубрить, что является одноименным, соименным и отыменным, чем отличается сказываемое о предмете от находящегося в предмете. Бесспорно, все это было лишено той поэтической стройности готовых сентенций, какую имели рассуждения Джованни, однако граф запасся терпением, — любые трудности стоило преодолеть ради достижения таких результатов, как чистая совесть и мир в собственной душе, считал он.

Граф приезжал в Силфор сначала пару раз на неделе, а потом ждал Джованни утром в воскресенье, но скоро ему перестало хватать и столь частого общения, он удвоил старания в овладении науками и начал ездить на уроки почти каждый день. Джованни терзал его, заставляя исписывать целые листы одной и той же фразой, заучивать наизусть значения множества латинских слов, а после склонять и спрягать их до потемнения в глазах; де Бельвару приходилось одновременно изучать весь тривиум: грамматику, риторику и диалектику, а в добавок к тому основы католической догмы, ибо Джованни считал себя обязанным преподать своему неискушенному другу хоть немного теологии.

Иногда граф просил Джованни отменить урок и отправиться на прогулку. Тогда они разговаривали о самых разных вещах, то возносясь в метафизические высоты, то спускаясь на бренную землю с ее заботами и печалями. Причем эти нескончаемые беседы приносили, как искренне думал де Бельвар, не меньше духовной пользы, нежели изучение тривиума. По наступлении теплой погоды они часто уговаривались проводить также и все свои занятия на свежем воздухе, без устали посвящая дни напролет многочисленным урокам. А стоило графу заполучить друга в Стокепорт, он считал своим долгом всячески развлекать его: по окончании служб де Бельвар водил Джованни по всему своему обширному хозяйству. Наконец Джованни увидел графский кроличий садок, знаменитый своими размерами. Присутствующий при этом Арнуль поспешил отвлечь его внимание от неприличных кроликов, справлявших свои животинские делишки, нисколько не стесняясь епископа. Джованни и де Бельвар над этим только посмеялись. Граф со знанием дела показал дорогому гостю своих великолепных, как на подбор, боевых коней, коллекцию оружия и даже запасы погребов. Однако самое большое впечатление произвели на Джованни графские охотничьи соколы и ястребы. Он, с характерной для него точностью, умудрился обобщить в одном восклицании весь свой восторг от этих хищных птиц: «Они пушистые!»

Де Бельвар рассказал другу, что соколы летают высоко по кругу, то есть они птицы так называемого высокого полета, бьют множество болотных птиц: журавля, дикого лебедя, цаплю, уток и селезней.

— У нас в Честере столько болот, что охотиться с соколами одно удовольствие, — заметил граф с таким видом, словно болотистая местность графства исключительно его заслуга. — А вот ястребы когтят жаворонков, куропаток, перепелов и бросаются на добычу с руки охотника. Это называется птицы низкого полета.

Граф подал Джованни перчатку из оленьей кожи и посадил ему на левую руку хорошо воспитанного линялого сокола, которого можно было держать без клобучка.

— Прижмите локоть к боку, Жан, иначе вы быстро устанете, советовал граф. — Вы его неправильно взяли, ему неудобно сидеть на ребре ладони, смотрите, как он переминается и скребет когтями! Сожмите руку в кулак, вот так.

Де Бельвар вовремя предостерег Джованни от желания погладить птицу рукой, объяснив, что соколу такая ласка не придется по вкусу, и подал другу палочку, которой следовало их гладить.

Джованни видел, как де Бельвар любит своих птиц и охоту с ними, а все, что нравилось де Бельвару, не могло не понравиться Джованни. Де Бельвар же ничего так не желал, как угодить своему милому другу, и уж коли Джованни нашел соколов достаточно занимательными, граф без промедления предложил ему вместе поехать на соколиную охоту в следующий же приезд в Стокепорт.

— Я научу вас, как снимать клобучок и вабить, — обещал де Бельвар.

— Боюсь, он меня клюнет, — нервничал Джованни.

— Не бойтесь, он очень послушный, — граф забрал сокола.

Де Бельвару страшно хотелось обнять Джованни и расцеловать — из чистой благодарности за то, что ему было всегда так хорошо с ним, как еще никогда и ни с кем. Его симпатия давно уже сделалась слишком восторженной, да и разве была она когда-либо иной, чтобы именоваться просто дружбой — таким затертым термином, имеющим возможность означать все, что кому угодно? Трепетное и нежное отношение де Бельвара к Джованни никак не оправдывалось общностью интересов или взаимной выгодой, чем часто объясняется прочность дружеских связей. Однако глубокое волнение, говорящее о много большей привязанности, какое граф неизменно испытывал в присутствии друга, продолжало оставаться скрытым

Вы читаете Мера Любви
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату