пили с убийцей.

— Он мне денег сулил, если я ему помогу кое в чем. Может, за это? — вдруг выпалил плюгавый мужичонка, до сих пор прятавшийся за спинами товарищей.

— А ты что? — спросил его граф. Мужичонка пожал плечами:

— Да ничего, я с ним не хотел связываться, с этим чокнутым Гильбертом свяжешься, неприятностей на свою задницу наживешь, вот.

— Кому он еще деньги предлагал?

Двое мужиков признались, что им, но ни на что другое, кроме как повторять слова первого, у них толку недоставало. Зато выяснилось, что мыловар пил еще кое с кем, кого в толпе не было.

Вернулись рыцари, посланные к мыловару. Гильберта дома, конечно же, не оказалось. Более того, не было на месте ни одного гильбертова работника, а в доме кто-то все поставил вверх дном.

— Словно собирались в спешке, ничего ценного не осталось, мы искали, — доложил один из рыцарей.

Де Бельвар объявил, что забирает в свою казну все имущество мыловара Гильберта и что отныне Гильберт считается в розыске, как убийца. Каждый, кто что-нибудь узнает о его местонахождении, или услышит о нем, или увидится с ним, обязан будет немедленно сообщить графским людям, которые отряжаются на поиски беглеца и преступника Гильберта и его соучастников. Своему капитану граф приказал установить поименно, кто эти соучастники. Де Бельвар поднялся.

— Эрнольд, ты едешь со мной, — сказал он старику.

— Я? Я зачем же? Я же не виноват, я же все сказал, что знаю, я же сам первый пострадал, — забормотал старик, отступая в толпу.

— Не хочешь ехать добром, поедешь под стражей, я тебя арестовываю, — спокойно и твердо сказал граф.

— За что?! — возопил старик. — Меня дочерей лишили, а потом еще и арестовывают! Люди добрые, что ж это делается-то, где ж это видано?!

Графские люди набросились на Эрнольда, сбили его с ног, попинали для острастки, связали и бросили поперек коня одному из рыцарей, чтоб больше не возмущался.

Народу приказано было разойтись, каноники занялись телами, а де Бельвар пригласил Джованни следовать за собой в епископский дом.

— Это мыловар, — произнес Джованни с полувопросительной интонацией.

Де Бельвар согласно кивнул.

— Разбойники стали бы требовать от хозяина открыть тайник или еще что в том же роде. Вряд ли они переубивали бы всех, кто был в доме, тем более детей. Незачем, — рассудил он.

— Гийом, я отдам вам разрешение Папы на аннулирование брака, — Джованни был расстроен, — у вас оно будет в большей сохранности.

— Жан, — де Бельвар взял Джованни за плечи и мягко развернул его к себе, — нет нужды в предосторожностях, я ведь здесь, рядом. Расскажите мне об этом деле.

— Ко мне приходила Беатриса, еще до Адвента, та женщина, чье тело лежало с левого краю, она жаловалась на своего мужа. Я посчитал за благо избавить ее от союза с дурным человеком, но не мог взять на себя ответственность аннулировать их брак, поэтому решил написать в Папскую Курию, а Беатрису отправил жить к ее младшей сестре, на время, пока все не решится, — Джованни тяжко вздохнул. — Ответ пришел быстро, моя просьба была удовлетворена, и я объявил в своей церкви, что брак аннулирован. Все.

— Вы виделись с мыловаром, Жан?

— Да. Он пришел, как только узнал, что его жена была у меня. Он мне не понравился. И потом, учитывая сказанное о нем Беатрисой, я не мог относиться к нему непредвзято.

— А ее отец?

— Я его раньше не видел. Беатриса говорила, он был на стороне ее мужа. Кажется, это и по сей день так, — Джованни выглядел совершенно беспомощным, растерянным.

Де Бельвар обнял его:

— Жан, дорогой, я арестовал Эрнольда, возмутителя спокойствия, и я скоро поймаю этого мыловара- убийцу и покараю. Его судьба послужит хорошим уроком для всей округи.

На следующий день, в понедельник, Джованни служил заупокойную службу по жертвам мести мыловара. Тел было слишком много, они не поместились перед алтарем в ряд, пришлось убирать несколько скамеек. Каноники ворчали, переживая, что им не заплатят. Когда пришли на кладбище, не все могилы были еще вырыты. Могильщики устали и пошли пропустить по стаканчику. Так что, когда опускали в землю первое тело, Дункана, рядом заканчивали рыть могилы его детей.

Джованни утомился. Скорбное утро тянулось невыносимо долго, на отпевание пришло довольно много народу, женщины плакали, как водится, жалели убитых, мужчины сжимали кулаки в бессильной злобе, Джованни чувствовал на себе их ненавидящие взгляды. Он понимал, силфорцы не любят его, винят во всем произошедшем, но что Джованни мог с этим поделать, он поступил так, как должно.

Вести о поимке Гильберта и его банды пришли в Силфор на удивление скоро. Они были схвачены после неудачного нападения на один из хуторов в округе Атертона, не далеко удалось им уйти. Глашатаи графа Честерского прокричали по всему городу, что в пятницу сразу после мессы в кафедральном соборе граф будет творить правосудие над убийцами и разбойниками, шайкой бывшего мыловара Гильберта.

Накануне де Бельвар прислал к Джованни Арнуля, подготовиться к суду. Джованни выпытал у него все, что тот знал, а знал он не слишком много. В поимке разбойников он самолично участия не принимал, слышал только, что одного из них убили на месте. Когда же Гильберта с подельниками привезли в Стокепорт, они сразу во всем сознались, так что испытания водой не понадобилось. Они рассказали под клятвой, как зарубили топорами семью Дункана и бывшую жену Гильберта, как потом подались в разбойники. Кроме них на суд привезут и Эрнольда, сообщил Арнуль: «Этого бестию тоже нелишне будет вывести на чистую воду». Граф решил осудить виновных не в своем замке, а в городе, перед силфорцами. «Ибо правосудию должно свершаться публично, ради назидания!» важно провозгласил Арнуль. Сам де Бельвар был вполне благополучен, рана его уже почти не беспокоила. Он передавал Джованни привет.

Утром граф прибыл к мессе с внушительной свитой, при богатом вооружении, в роскошном кольчужном кафтане со знаком креста на груди. Рыцари охраняли преступников, лежащих связанными на телеге, и мрачного Эрнольда, которого тоже скрутили из-за его непокорного нрава. Церковь святой Девы Марии Силфорской с раннего утра была заполнена нетерпеливыми горожанами, она, ввиду своих скромных размеров, не в состоянии оказалась вместить в своих стенах всех желающих, поэтому многим, особенно пришедшим на суд из окрестностей города и не занявшим мест заранее, оставалось довольствоваться тем, что происходило на площади. При появлении графа народ разразился приветственными кликами, мольбами о восстановлении справедливости и проклятиями убийцам. Джованни с канониками встречали де Бельвара на церковной паперти. Служители Бога церемонно поприветствовали служителя правосудия и, пропустив графа вперед, прошли в собор для мессы, обвиняемых же оставили дожидаться снаружи.

По окончании службы Гильберту со товарищи и не перестававшему возмущаться Эрнольду, утверждавшему, что это ох как несправедливо, держать его за преступника, развязали ноги и втащили одного за другим в собор. Горожане внутри церкви встретили обвиняемых злобными выкриками и плевками. Их поставили, окружив охраной, поодаль, напротив богатого кресла, вынесенного для такого случая из сакристии, на котором восседали де Бельвар во всем своем блеске и Джованни в облачении. Бывший мыловар Гильберт единственный держался прямо, глядел с вызовом и старался не подавать виду, что напуган, прочие же горе-разбойники не в состоянии были скрыть свой страх перед ожидавшей их расплатой. Один тихо выл: «Отпустите меня, я не хотел», другой бормотал что-то похожее на молитву и