— Вы заслуживаете смерти, — повторил охотник, — но я предоставляю вам возможность избежать ее, мы вас не тронем, никто не захочет марать руки, мы честные люди.

— Но что же вы хотите со мной делать, скажите ради неба? — вскричал он дрожащим голосом.

— Я хочу вас только наказать, как вы этого стоите: отберите у него весь порох, пули, оружие, оставьте только один заряженный пистолет, чтобы он мог сам положить конец своей нищете, если только он не побоится убить себя.

— Вот это дело, — сказал один из канадцев.

— Хорошо, теперь слушайте, мы вернемся в лагерь, вы же, если только найдете выход отсюда, — а я хотел бы, чтобы вы нашли его, — вы пойдете куда вам угодно, только не в Луизиану, понимаете?

— Увы! Неужели вы так безжалостны!

— Вы не отвечаете?

— Боже мой, я сделаю все, что вы прикажете!

— Теперь вы сядете у этого дерева спиной к нам.

— Хорошо.

— И не повернетесь, пока не услышите вой красного волка.

— Хорошо.

— Если вы повернетесь или даже пошевелитесь раньше, вам пустят пулю в лоб.

— Я не шевельнусь! — испуганно вскричал он.

— Может быть, ошибетесь.

— Как, что вы хотите сказать?

— То, что думал.

— Что же еще?

— Довольно и этого; до свидания, да спасет вас Бог! И по данному знаку охотника канадцы ушли.

— Поверьте мне, лучше убейте себя, — сказал безжалостно охотник.

— Я? Зачем, я еще молод.

— Как угодно, до свидания! — И он ушел.

Почти через месяц охотник, проезжая тем самым лесом, где был брошен молодой человек, наткнулся на его труп, местами еще покрытый уцелевшими клочками полотна и сукна; оставленный при нем пистолет валялся тут же, он был еще не разряжен.

Какая ужасная драма разыгралась в этой пустыне, осталось никому неизвестным.

Недаром говорят индейцы, что легче пробить каменную стену, чем стену девственного леса.

И они правы.

Фанатические сектанты-пуритане, которые в царствование Карла I и Карла II ушли из Англии в американские пустыни, надеясь там на свободе исповедовать свою строгую религию, точно придерживались священного писания, принесли с собой ужасный древнеиудейский закон: око за око, зуб за зуб; они первые ввели его в этой новой стране, где ни закона, ни общества еще не существовало и каждый должен был сам себя защищать: этот закон как нельзя лучше привился на свежей девственной почве, где он царит и в настоящую минуту во всей своей силе под именем закона Линча, но не в пустынях уже и не среди диких, а в самых больших образованных городах республики, среди бела дня, на глазах всего общества, не встречая ни малейшего протеста.

Это доказывает только, как слаба еще и несовершенна так называемая цивилизация, которой гордятся граждане великой республики: нас обмануть нелегко, мы слишком хорошо знаем цену обманчивой внешности.

Совершив хладнокровно и с полным сознанием выполнения своей обязанности закон возмездия над несчастным, который за несколько золотых монет стал соучастником краснокожих в убийстве беззащитных женщин, охотник поехал обратно в лагерь ирокезов.

Какая-то невидимая сила руководила только что совершившимся в лесу; охотник, давно уже знавший все низости Плакучей Ивы, нисколько не искал столкновения с ним, но он сам, точно сознавая, что его последний час настал, поехал за ним и радостно кинулся навстречу, завидев его между деревьями.

Строго выполняя жестокий закон, охотник сумел в одно время быть справедливым и не обагрить своих рук такой грязной кровью; подлость этого негодяя была ему так отвратительна, что он, даже рискуя дать ему, хотя и слабую, возможность избежать заслуженного наказания, оставил его на волю Божию в лесу и был совершенно покоен, сознавая, что исполнил свой долг.

Еще ночь не наступила, когда охотники вернулись в лагерь.

Вождь ирокезов спросил охотника, не встречал ли он Плакучую Иву, который еще утром уехал и до сих пор не возвращался.

Охотник коротко ответил, что никого не встречал, и тут же предложил в случае, если молодой человек ночью не вернется, поехать со своими друзьями на поиски.

Вождь принял предложение и любезно поблагодарил, добавив:

— Если он заблудился, тем хуже для него, для нас же невелика потеря, если он не вернется; Нигамону он больше не нужен; с него достаточно ожерелья Великого Калюмэ.

На следующий день, как обещал, охотник отправился на поиски за невернувшимся молодым человеком.

Понятно, что поиски эти были безуспешны, он вернулся один; прошло два-три дня, и никто уже не вспоминал больше об этом негодяе, бывшем совершенно чужим и никем не любимым среди деятельных людей лагеря ирокезов.

Путешествие Нигамона совершалось очень быстро под руководством охотника, опытность и верный глаз которого приводили всех в восторг.

Таким образом прошло две недели.

Однажды утром охотник, или Великий Дуб, как называл его Нигамон, подойдя к нему во время завтрака, бесцеремонно сел с ним рядом.

— Отлично, — сказал очень любезно вождь ирокезов, — Великий Дуб всегда дорогой гость для его брата, особенно, если он хочет разделить с ним его кашу.

— Благодарю, вождь, я ел уже, — откровенно отвечал охотник, — я пришел поболтать с вождем и предложить ему несколько капель водки, чтобы вождь был весь день весел.

И он подал тыквенную бутылку, висевшую у него через плечо, наполненную великолепным французским коньяком.

— Водка хороша для краснокожих, — сказал нравоучительно вождь, — но они не упорны злоупотреблять ею потому, что эта огненная жидкость туманит их головы и делает их сумасшедшими.

— Это верно, — возразил, смеясь, охотник, — но можно привыкнуть, как привык я; я пью ее, как ребенок молоко.

— Бледнолицые пьют ее с колыбели, но краснокожие — почти никогда.

— Вы правы, вождь, я удивляюсь вашей воздержанности, вы выпили несколько капель.

— Вождь должен быть во всем примером для подчиненных, — заметил Нигамон, возвращая наполовину опорожненную бутылку.

Охотник слегка улыбнулся.

— Брат мой говорит, — начал вождь, — что мы скоро придем на место.

— Я пришел об этом поговорить.

— Мои уши открыты, брат может говорить.

— Теперь уже второй день последней четверти месяца, к новолунию мы будем на месте.

— Отлично.

— Сегодня вечером, до заката солнца, мы вступим на берега Матери вод; нужно удвоить осторожность, французы не такие враги, чтобы презирать их, особенно в их же владениях.

— Отлично. Мы их заставим выйти из нор.

— Я надеюсь, и чем скорее это будет, тем больше буду я рад.

— Мой брат канадец и не любит французов? — удивился вождь.

— Потому-то я их и не люблю, что я сам из Канады, разве любят рабы своих владельцев.

— Мой брат хорошо говорит, слова его справедливы, пусть же он продолжает, его друг слушает.