- Порода неизвестна, но знаю, что свинья индивидуальная.

- А кто же хозяин? - допытывался Обелиск, тогда как Вновьизбрать мудро молчал и улыбался потихоньку, словно бы предчувствуя в этой свинье огромные неприятности для своего преемника.

- Хозяин - физкультурник в школу.

- Физкультурник со свиньей! - Обелиск подскочил к Грише. - А жить ему где? Давай я возьму его к себе! Может, мою Феньку малость приструнит. Это же, наверное, человек решительный, раз физкультурник.

- Да берите, мне что, - вяло согласился Гриша, - а куда же свинью?

- Свинью? Свинью моя Фенька раскассирует за три дня. Так когда же физкультурник приедет?

- Сегодня после обеда летучка должна привезти. Такая морока!

- Ну, говорится-молвится, - успокоил Гришу Вновьизбрать. - Едет, пускай себе едет. А когда приедет, здесь будет.

Духового оркестра для встречи загадочного Пшоня Гриша, конечно, не нанимал, но сам решил все же дождаться, когда приедет человек со свиньей. Обелиск добровольно согласился быть 'маяком'.

- Вы, товарищ голова, сидите в кабинете, вам неудобно торчать на крыльце, а я буду выглядывать и, как только, значит, летучка поднимет пыль, - просигнализирую, чтобы выходили...

Рабочий день во всех сельских учреждениях заканчивается в шесть, когда солнце стоит еще довольно высоко и работы в поле и на фермах в самом разгаре. А законы о труде следует уважать. Вот почему Гриша не стал задерживать Ганну Афанасьевну. А дядька Вновьизбрать, как внештатный, вообще имел полнейшую свободу действий, - вот так и остались они после шести часов только с добровольцем Обелиском, который почему-то решил, что в Веселоярск наконец должен прибыть человек, могущий укротить его финансово- хозяйственно непокорную Феньку.

Будем снисходительны и простим слишком радикально настроенному дядьке Обелиску такую слабость. Ведь история свидетельствует, что даже самые непоколебимые герои часто поддавались душевному заблуждению и почти всегда этим заблуждением была женщина. К чести дядьки Обелиска следует заметить, что он не сгибал свою твердую шею перед женой, а стремился эту женщину укротить и присмирить, быть может, в назидание для всей очаровательной половины человечества. Разумеется, если бы он сумел это сделать сам, то неизвестно еще, не стали ли бы мы свидетелями рождения нового великого человека, которого со временем так и называли бы: Обелиск Веселоярский по образцу, скажем, Эразма Роттердамского или Фомы Кемпийского. Но тактико-историческая ошибка дядьки Обелиска заключается в том, что он пожелал удержать свою Феньку не собственными руками, а чужими. А это, как известно из истории человечества, не удавалось еще никому и никогда не удастся. Почему? Спросите об этом у самих женщин.

Тем временем дядька Обелиск бегал перед зданием сельского Совета, топтал своими босыми ногами клумбы с цветами, смотрел, высматривал и выглядывал на шоссе до самих Шпилей и, как только показалась из-за них летучка Сельхозтехники, полетел к вестибюлю, и по ступенькам, и по коридорам с невероятным шумом:

- Едут! Уже едут! Они уже здесь! Они уже вот!..

Как утверждают наши научные авторитеты, несколько украинцев, жаждущих знаний, в свое время слушали лекции прославленного философа Канта. С течением времени они затерялись в холодных полях истории, и мы так и не можем найти их потомков. Но Гриша Левенец почувствовал себя одним из тех потомков, когда, поддавшись действию панических выкриков дядьки Обелиска, выскочил из своего кабинета, выбежал к клумбам, выбежал на дорогу, остановился перед летучкой, которая тоже остановилась перед ним, посмотрел в надежде и... как сказал философ Кант: 'Смех есть аффект от неожиданного превращения напряженного ожидания в ничто'.

Шофер затормозил. Летучка остановилась. Гриша подбежал к кабине, заглянул, крикнул:

- Привез?

- Кого? - спросил шофер в замедленно-степном ритме.

- Да того же, со свиньей.

- Нет.

- То есть как - нет?

- Не было уже.

- Где же он?

- Сказали, поехал с Самусем.

- С Самусем?

- А откуда я знаю?

Шофер газанул и - айда! Он не подчинялся ни сельсовету, ни колхозу, никаким административно- территориальным делениям - у него свое начальство, свое ведомство, своя юрисдикция, говоря по-ученому. Да это уже Гришу сегодня не интересовало. Он должен был теперь ждать младшего Самуся, который почему-то оказался в райцентре, неизвестно как узнал, что возле райнаробраза сидит человек со свиньей, собирающийся ехать в Веселоярск, забрал этого человека и...

Ох это 'и' и три точки после него! Сколько читательских сердец падало в пропасти и без вести от одного лишь графического, так сказать, созерцания этого типографского творения: изображение звукового знака и загадочных трех точек! Но наше повествование рассчитано не на крестьянские сердца, которые не знают инфарктов, никуда не падают и не проваливаются, а упорно и последовательно разгоняют кровь по жилистым телам, выполняя свое природное назначение.

Гриша Левенец, хотя и вознесся на вершины власти, не забыл своего происхождения и своего крестьянского сердца, его не испугало кантианское превращение напряженного ожидания в ничто; наделенный от природы необходимой терпимостью, он понял, что все для него только начинается, что испытания могут быть только полезными, - вот почему нужно было унять свое сердце, забыть обо всем, даже о Дашуньке, и упорно ждать приезда человека со свиньей.

Теперь его должен был привезти молодой Самусь, а куда же он его привезет, как не в сельсовет?

Ожидание оказалось затяжным. Можно было сказать: до самой темноты. Но ведь темнота при сплошной электрификации нашего сельского хозяйства? Дядько Обелиск горделиво объяснял молодому председателю, что вокруг усадьбы сельсовета сияет тридцать две электролампочки и потому, мол, тут ясно, как днем, из-за чего ему самому часто не хочется идти домой, потому что сон он забывает при таком свете, а уж что о Феньке забывает, так об этом спаси и помилуй!

Гриша о своей Дашуньке такого бы не сказал, но служебный долг заставлял сегодня не идти домой, а наслаждаться сиянием тридцати двух электролампочек и ждать машину Самуся с новым веселоярским гражданином.

И вот тут Гриша, наверное, впервые почувствовал в себе действие механизма власти. Впечатление такое, будто накрутили в тебе тугую пружину, а теперь она стала раскручиваться и заработали невидимые колесики передачи, маховички. Чтобы нас не обвинили в механицизме и подражании философу Ламетри, сразу же оговоримся, что имеем в виду колесики передачи, маховички социально-биологические, которые можно было бы назвать и иначе: чувство долга, гражданская честь, верность. Прежде всего почувствовал он несоответствие такого вопроса, как рабочий день для колхозника и служащего в селе. Еще вчера был механизатором, который смотрел не на часы, а на солнце (в жатву и на солнце не смотрели никогда). Сегодня же, получалось, рабочий день его заканчивался в шесть вечера (дня!), когда в полях еще гремят моторы и работа только набирает размах, когда пастухи еще и в помыслах не имеют гнать коров домой, когда хозяйки также далеки от мысли готовить ужин для тех, кто в поле, когда даже в сельском Доме культуры еще все пребывает в состоянии анабиоза, проще говоря - спячки, и оживет только с началом темноты и завершением дневного цикла работ, когда его неповторимая, непревзойденная, единственная в мире Дашунька еще только закладывает рационы на завтра, а мама Сашка готовится к последнему сегодня доению, не говоря уже о десятках других колхозных специальностей, которые можно было бы перечислять довольно долго и живописно (скажем от себя).

Ну хорошо, подумал Гриша, а зачем же ему даются лишние часы, когда все его земляки упорно трудятся, как говорится, в поте лица? Для того ли только, чтобы тешиться своим положением и бездельем? Гей, гей! Гриша Левенец был воспитан не в таких традициях. Пускай себе Ганна Афанасьевна, закончив