Несколько лет назад (как не соответствует такое спокойное словосочетание спазматическим ритмам времени конца XX века!) автор опубликовал книжечку 'Львиное сердце'. Где она теперь? Навеки ли утонула в той древнегреческой реке Лете, название которой странным образом перекликается с нашими словами 'пролетать' и 'залетать', то есть исчезать в безвестности, - или, быть может, зацепилась за чье-нибудь критическое перо и растекается неуклюжими кляксами в гнетущих перечислениях имен и названий имя же им легион!

А тем временем автор в своем нахаль... (заменим это слишком категорическое слово более мягким - 'дерзости'), так вот в своей дерзости отваживался тешить себя мыслью, будто его книжечка уже зацепилась где-то хотя бы за самый краешек памяти благодарного читателя и еще посылает в миры свои слабые сигналы, как это делают улетающие от нас галактики, которые умерли миллионы лет назад и потому исчезают в безбрежности времени и пространства темные и безнадежные, а их прежнее свечение еще мчится в космосе и ищет теплых прибежищ в холодных полях вечности.

Что касается галактик - это если верить астрономам. А что касается книг? Кто поставит свой высокий авторитет на защиту книги? Кроме того, книга - и миллионолетия? Го-го, коза! Го-го, серая! - как писал сам же автор 'Львиного сердца' (кстати, проблема коз в новой книге найдет свое дальнейшее развитие). Так давайте же мобилизуем все свое добродушие и снисходительно улыбнемся на такую авторскую наивность (и на его нахальство, да, да!). В особенности если вспомнить, что до сих пор в литературе высочайшие мечтания не достигали дальше тысячелетий или столетий, а ныне, с развитием нашей любимой техники и невероятным распространением книгоиздательского дела, отсчет времени для книг ведется на десятилетия, а то уже и не на летия, а на месяцы или... дни. И дело не в скоропреходящести и неустойчивости авторских мыслей (если они есть в книге, если есть!), а скорее в качестве бумаги, на которой печатаются книги, а еще: в качественном составе атмосферы, попросту говоря - того воздуха, в котором они должны жить вместе с нами. Люди еще как-то выдерживают. Приспосабливаются. Адаптируются (слово такое, будто тебя бьют чем-то деревянным по голове, но ты только почесываешься и продолжаешь жить дальше). Хотя человек и развивался вместе с животными, но он оказался намного устойчивее своих диких побратимов. Может, он и не животное, а что-то загадочное и необъяснимое, как тот домовой, о котором все говорят уже тысячи лет, а видеть никто не видел? Животные не переносят грандиозных достижений цивилизации и безмолвно исчезают (мы вносим их в Красную книгу и очень гордимся своим благородством и благодетельством!), умирают, как те неведомые галактики, мы же упрямо существуем дальше, не имея иного выхода, но и не теряя надежд. Но книги наши, напечатанные на целлюлозной (а не на тряпичной, как когда-то) бумаге, тоже не переносят чрезмерной концентрации промышленных и автомобильных газов в атмосфере и постепенно разрушаются, растворяются и разлагаются, будто неустойчивое химическое соединение. Автор видел в Нью-Йоркской публичной библиотеке книги, напечатанные пятьдесят лет назад. От них остались только обложки. Страницы же напоминали то ли рыбацкие сети, то ли кружева, то ли химерную паутину. Ни слов, ни мыслей, ни идеалов - все сожрала всемогущая научно-техническая революция.

Как бороться с этой новой бедой, какие средства изыскивать?

Во все времена человечество противопоставляло угрозам уничтожения свое бессмертие, вечную жажду жизни, собственное великое право на жизнь, величайшее право, скажем мы сегодня!

У писателя точно так же может быть единственный выход: взамен книги забытой, отживающей, замалчиваемой или просто незамеченной или недооцененной написать книгу новую в надежде на лучшую долю для нее. Так появляется намерение продолжить 'Львиное сердце' романом 'Изгнание из рая'. Намерение вполне естественное, если вспомнить, что принцип умножения, - или, как говорили древние римляне, мультипликации, - относится, быть может, к главнейшим для рода людского вообще. Плодитесь и размножайтесь. Кто откажется от этого призыва? В этом легко убедиться, спросив у малышей, как они относятся к мультфильмам.

Книги 'Львиное сердце' и 'Изгнание из рая' можно бы еще рассматривать как два вагона пассажирского или товарного поезда. Каждый вагон может существовать отдельно, а если его соединить еще с одним вагоном, то это уже поезд. Известно, что с билетами на поезда бывает трудно. Скажем, кум достал билет в один вагон, а кума - в другой. Вот так и с этими романами. Не все герои протиснулись в 'Львиное сердце', кое-кому пришлось ждать нового вагона. Были и пассажиры нежелательные, как это всегда ведется. Но раз уж проникли в вагон - ничего не поделаешь!

Итак - 'Изгнание из рая'.

Название книг - дело ответственное и опасное. Это не то что имена детей. Там сплошная родительская диктатура, не подлежащая обжалованию. С книгами труднее. Тут название сразу рождает всякие культурно-исторические параллели или просто примитивные намеки. Поэтому безопаснее называть книги либо просто именами героев (женские ценятся выше, в чем автор убедился на примере 'Роксоланы'), или явлениями природы (ветры, дожди, снега, времена года, дни, месяцы), небесными телами (солнце, луна, звезды, созвездия, галактики, туманности, квазары, пульсары, даже черные дыры), пространственно- временными понятиями, а то и просто - лишь бы назвать... А 'Изгнание из рая' - что это? Снова Библия, бог, Адам и Ева? Еще одно объяснение древнейшего юридического акта (несправедливого, ох какого же несправедливого!), который применил бог к первым детям своего мира?

Автор предостерегает: объяснений не будет! Хотя можно было бы и объяснить. Ведь у автора есть свой взгляд на то, что произошло когда-то в райских садах. Известно, что там жили первые люди, которых звали Адамом и Евой. Бог изгнал их оттуда, дескать, за то, что Ева съела какое-то там запретное яблоко, а потом дала его еще и Адаму. Это напоминает наших скупых и жестоких дядек, стреляющих из двухстволок по детворе, которая хочет полакомиться плодами их садов.

Ну так вот. Автор считает, что бог изгнал Адама и Еву из рая не за какое-нибудь там червивое яблочко, а потому, что они надоели ему своим бездельем. Он трудился в поте лица, а они спали и ели, ели и спали. Тунеядствовали, одним словом. Он творил, а они насмехались. Он управлял, а они знай критиковали. Он мыслил, а они жили как трава. Кто бы это стерпел? Вот и сказал:

- Ага, вы так? Вкусите же и испейте от плодов горьких и из чаш еще более горьких!

Вопросик - хоть и для Принца датского!

Не нами заведено и не нами замечено, что и на небе сияет радуга, и птицы улетают в вирай (или ирий), и под Новый год в украинской хате испокон веку был обычай ставить в красном углу сноп-рай и в обыкновеннейшем и незаметнейшем сельском[1] районе все называют со словом 'рай', правда не вкладывая в это никакого первобытного или мистического значения, а имея в виду лишь административно-географическое деление.

'Перед началом, дети мои, мира не было ничего. Хоть подожги - все равно бы не трясло. Никому ничего не далось ни видать, ни ведать. И никому не далось сиротину изгнать и ничто никому не досталось. И яко пишет акафист в главе двадцать второй и яко молвит псалмист Харитон с латинянами, ex nihilo nihil fit