Но ни тот, ни другой не ответили.

Они как замерли, так и стояли остолбеневшие. И слава богу, думаю.

Минди и Лось последовали по моим стопам. Бастер, как и следовало, ждал нас во дворе. Только я показался из окна, он так и замолотил своим толстенным хвостом. Подбегает, хвостом вертит и давай меня лизать, пока я не стал весь мокрый и липкий, как тянучка.

— Привет, старина, — говорю, — только что-то ты поздновато. Польза от тебя была не велика, не так ли?

А он знай свое — лижет меня и лижет. Потом поприветствовал Минди и Лося.

— Эге-ге! — вопит Лось. — Выбрались! Выбрались! — Да как врежет мне по спине. Я думал, у меня все зубы вылетят.

Оборачиваюсь к сестренке.

— Щетка-щекотка! Щетка-щекотка! — выкрикиваю.

— Нет уж, спасибо! — заверещала Минди, заведя глаза, наверное, уже тысячный раз за этот день.

— Я не лебедь, я не гусь, я щекотки не боюсь! — скандирую я и делаю вид, что сейчас ее защекочу. Она припустила по улице, я за ней.

— Джо, прекрати немедленно! Не щекочи меня! Я тебе по-хорошему говорю.

— Щетка-щекотка! Щетка-щекотка! Щетка-щекотка!

Я, наверное, на всю жизнь запомню это визгливое скандирование в полуподвале. И эти дикие звуки будут сниться мне в кошмарах…

…На следующий вечер мы с Минди смотрели телевизор, когда папа пришел домой.

— Не сердите отца, — предупредила нас мама еще до его прихода. — Он и так расстроен — кто-то украл его садовых гномов.

Да, два гнома с нашего газона пропали. Утром, когда мы проснулись, их не было. Это ж надо!

Мы с Минди были так счастливы, что за весь день даже ни разу не поругались. А сейчас мы рады видеть папу… Вот только выражение лица у него какое-то странное.

— Уф… Я тут маленький сюрприз принес, — сообщил он и с некоторой неуверенностью посмотрел на маму.

— Что там еще? — спрашивает мама.

— Идите и сами посмотрите. — И папа ведет нас на передний двор.

Солнце скрылось за деревьями, а небо стало серым. Но я сразу увидел, что на сей раз приобрел папа для нашего газона в «Прекрасной лужайке».

Огромную бурую гориллу из пластмассы. Метра два с половиной, не меньше, с большущими черными глазами и ярко-красной грудью. Лапищи у гориллы — что бейсбольные перчатки, а голова больше баскетбольного мяча.

— Ничего более безобразного в жизни не видывала, — охнула мама, всплеснув руками. — Ты что, и вправду хочешь поставить этого монстра на наш газон?

А по мне, так все лучше, чем эти гномы, что вдруг оживают и творят безобразия.

Я глянул на Минди и решил, что она подумала то же самое.

— Прямо красавец, папа, — говорю. — Это самая красивая газонная горилла на свете, каких я видывал.

— Высший класс, папа, — говорит Минди. Папа так и расплылся.

Мама повернулась и ушла в дом, качая головой.

Я посмотрел на красно-бурую физиономию гориллы и пробормотал про себя: «Только уж будь, ради бога, хорошей гориллой, а не как эти жуткие гномы».

И только я повернулся, чтобы идти, горилла вдруг подмигнула мне.