мураве, быстрый ручей вливался в светлый пруд. По влажным берегам его, как узорчатые каймы, пестрелись белые ландыши, жёлтые ноготки и голубые колокольчики. Тысячи лесных птиц, отряхая с своих крыльев дождевые капли, вились над вершинами деревьев и спешили обсушиться на солнышке. Все кипело жизнью. Быстрокрылый веретенник кружился на одном месте; неугомонный дудак гукал, опустив свой длинный нос в болото; от времени до времени раздавался пронзительный голос иволги; испещренная всеми радужными цветами, красавица соя перелетала с ветки на ветку; дятел долбил своим крепким клювом деревья, и заунывная кукушечка, как будто бы прислушиваясь к звонким песням соловья, умолкала всякий раз, когда этот вещий баян лесов русских, воспетый нашим Крыловым:

– О, как хорош, как прекрасен божий свет! – сказала тихим голосом Надежда, опустя беспечно свою голову на плечо Всеслава. – Не правда ли, мой суженый? – продолжала она, глядя с обворожительною улыбкою на юношу. – Да что ж ты все смотришь на меня?

– А на что ж мне и смотреть, как не на тебя, мой бесценный, милый друг! – шепнул Всеслав, прижимая её к груди своей.

– Как на что?.. Видишь ли там, на зеленом лугу, словно снежок, белеют ландыши?

– Ты в сто раз белее их, моя ненаглядная.

– А вон посмотри там, за ручьем, какие яркие малиновые цветы!

– Твои алые уста милее их.

– А этот зелёный лес, как пышет от него прохладою!.. А эти светлые лазурные небеса…

– Они темнее твоих голубых очей, моя суженая!

– Да полно меня хвалить, Всеслав, – мне, право, стыдно!

– Ты краснеешь?.. Красней, красней, моя радость! О, как ты хороша, Надежда! – вскричал Всеслав, глядя с восторгом на свою невесту. – Во всем Киеве, в целом свете нет краше тебя! И когда мои товарищи тебя увидят…

– Ах, нет, Всеслав, не показывай меня никому.

– Так ты не хочешь, чтоб другие тобою любовались?

– А на что? Коли я хороша для тебя, мой суженый, так какое мне дело до других.

– И ты не желаешь, чтоб все знали, как ты пригожа?

– Все! А что мне до всех? Была бы только Надежда люба тебе, мой друг, так другие думай что хочешь, – мне и горюшка мало. Да что это батюшка нейдет? – прибавила она, вставая со скамьи и смотря вверх против течения ручья. – Вот уж солнышко показалось: он всегда об эту пору завтракает.

– Видно, не кончил ещё своего дела.

Надежда покачала печально головою и призадумалась.

– Что ты, моя радость, – спросил заботливо Всеслав, сажая опять подле себя Надежду, – что с тобой?

– Не знаю, мне что-то вдруг стало так грустно. Я вспомнила матушку… Так-то и она, бывало, дожидалась его, сердечная, а теперь…

– Что ты, что ты, Надежда? Ты побледнела… Ты плачешь!..

– Ах да, мой милый друг, какая-то грусть и тоска… О, не покидай меня, Всеслав… не покидай бедную, бесприютную сироту!.. У меня нет матери, и если батюшка…

– Полно, не греши, Надежда!.. Бог милостив: он, верно, сохранит от всякой беды отца нашего.

– А разве господь не может призвать его к себе?

– Да отчего ты это думаешь?

– Я и сама не знаю, но мне вдруг пришло в голову, что матушка так давно уже его дожидается.

– Дожидается?.. Где?..

– Вон там, мой друг!.. – сказала Надежда, подняв кверху наполненные слезами глаза свои. – Посмотри, Всеслав, посмотри! – продолжала она с живостью. – Видишь ли там, высоко, очень высоко, белого голубя?

– Вижу! вижу!.. Почти под самыми облаками!.. Смотри-ка, он как звездочка золотая светится от солнца.

– Как чудно!.. – шепнула Надежда, продолжая смотреть на голубка. – Кажется, как будто бы он все на одном месте, словно дожидается кого-нибудь… Постой – вот зашевелился… опускается к нам… Ах, как шибко он летит!..

В эту самую минуту, другой, белый, как снег, голубь с быстротою молнии пронесся так близко подле Надежды, что тихий ветерок от его крыльев взвеял кверху её русые локоны; в то же самое мгновение отдаленный и последний удар грома долетел до их слуха, и, повторяемый отголоском, зарокотал по лесу.

Два голубка слетелись, радостно затрепетали своими крылышками, понеслись все выше, выше и наконец исчезли за облаками.

– Улетели! – сказала Надежда с тихим вздохом, который, казалось, облегчил её сердце. – Уж как же им должно быть весело!.. О, зачем и мы не можем летать, как эти голубки, мой милый? Мы поднялись бы с тобою, как они, туда за облака; полюбовались бы на ясное солнышко, посмотрели бы, хотя издалека, на славу божию.

– А там, – прервал Всеслав, – мы полетели бы с тобой, где вечная весна, где всегда зеленеют деревья и листья никогда не опадают, где круглый год все поля усыпаны цветами благовонными и каждый день тихий ветерок навевает прохладу в полдень и затихает к вечеру.

– Да полно, есть ли такая земля, Всеслав? – сказала Надежда. – Я слыхала, что краше царства Византийского нет страны под солнцем, а и там не всегда весна бывает.

– Нет, милый друг, – велик и пространен божий свет, и много есть в нем всяких земель. Когда я жил с великим князем Владимиром в стране варяжской, то один старый витязь мне рассказывал, что годов тридцать тому назад он отправлен был с посольством от царя своего Свенона к какому-то владыке Локлинскому. Долго они плавали по разным морям; вот в половине второго месяца показались высокие берега Локлинской земли; но в то же самое время подул сильный ветер, поднялась неслыханная буря, и понесло их на запад. Дня через два ветер переменился, но забушевал ещё пуще прежнего и вынес их корабль в такое обширное море, что они, проехав дней двадцать, никакой земли не видали. Наконец пристали они к одной неизвестной стране. По счету их, время было зимнее; как же они удивились, когда вышли на берег: поля и холмы зеленелись, в лесах пели птицы, деревья осыпаны были плодами, и время стояло такое теплое, как у нас под конец весны. Они узнали, что греки называют эту землю Иверию[102], что в этой земле зимы не бывает и снегу никогда не видывали и что там во всем такое довольство, что хоть рук ни к чему не прикладывай, а с утра до вечера ешь, веселись и прохлаждайся. Пуще всего им полюбился там один дивный плод: он как золото горит на солнышке, благовоннее всех цветов земных, а уж сладок так, что и сказать нельзя. Старый витязь, рассказывая мне об этом, всегда прибавлял, что он бывал и в Византии, и во многих других землях, а привольней страны сродясь нигде не видывал.

– Так и ты, Всеслав, побывал на чужой стороне! – сказала Надежда, выслушав рассказ своего жениха. – Ты жил в земле варяжской? Расскажи-ка мне, что это за земля такая? Далеко она отсюда?

– Да, неблизко, мой друг! Все надо идти на полночь: пройти все царство Русское, через землю кривичей, до самого Великого Новгорода, а там идти лесами дремучими и сыпучими песками вплоть до моря варяжского, а уж за этим-то морем и начнется их земля.

– А за их землею что ещё?

– За их землею лукоморье.

– А за лукоморьем-то что?

– Уж бог весть что, видно, самый край земли. Старики говорят, что по дороге к лукоморью стоят сплошные горы каменные до самых небес, что за этими горами и денно и нощно слышен клич и говор, что